Аномалия - электронная библиотека

Карта Страны

Карта Глупова

Карта Острова

Карта Непреклонска

Мой дом

Собор

Разное

Нулевая Летопись

Большие Глуповские Рода:

Уфимцы

Жили они в огромном сдвоенном квартале «Уфимок». В центре «Большого Уфимка» находилась небольшая Пазарлыкская Степь, с парой Пазарлыкских Курганов в центре и развалинами города Аркаим между ними. Эта Степь отличалась от Кацапенковской почти полным отсутствием растительности (в ней было лишь несколько «островков» степных трав и всего одно, правда, довольно-таки крупное, перекати-поле, которое там постоянно кем-нибудь перекатывалось, в смысле футбола); наличием песка (в свободное от туристов и Карнавалов время Она использовалась всей местной детворой как песочница); а так же очень богатым животным миром (там жили суслики, луговые собачки, и несколько стай каких-то местных степных птиц очень похожих на наших ворон). А еще в этой Степи жил мираж. Он был похож на одиноко блуждающего верблюда, который иногда непонятно откуда появлялся и, немного по Ней поблуждав, куда-то пропадал. Но в принципе, ничего странного в этом не было, так как Уфимцы «…народишком быша подлым, и от их любого завсегда ожидать надо бы было…» – именно так характеризует Уфимцев Старец, который их почему-то недолюбливал, и… остерегался. И (остерегался) почти так же сильно, как и Кацапенок, ведь он почему-то считал их… родственниками, причем – очень близкими, но о-чень тщательно это родство скрывающими.  Так, по его мнению, одни из них тщательно скрывали, что совсем не любят сало и горилку, а другие, что прямо-таки ненавидят конину и кумыс. И скрывали они все это на-столь-ко тщательно, что кроме нашего приметливого Старца это никто больше и не приметил….А теперь отойдем от обобщений и познакомимся с Уфимцами поближе, то есть поконкретнее (в смысле наиболее выдающихся из их числа личностей).

Самой известной, и я бы даже сказал – знаменитой Уфимской личностью, был, как ни странно… Еканый Бабай! Да-да, тот самый Бабай из Вепринских «Подметных Писем»! Ведь, по слухам, он дей-стви-тель-но существовал, и, будучи бабаем, существовал именно в Уфимке! Правда, ни один из известных мне глуповцев, никогда его лично не видел, но Легенду о нем знали абсолютно все. Да даже, наверное, и не Легенду, а как бы так… наблюдение, суть которого сводилась к следующему –

- иногда… из недр Уфимского квартала… на старом ослике… в старом халате и тюбетейке… выезжал… старый-престарый … Ёканый Бабай! Он ошалело оглядывал окружающую его действительность и пробормотав что-то вроде: - Вах-вах-вах, савсем на голаву пылахой стал!… - он заезжал обратно в квартал и… ПРОПАДАЛ! На-чис-то! И - бес-след-но! А вместе с ним иногда пропадали и кое-какие продукты с ближайших торговых лотков. Вот и вся Легенда. В смысле – наблюдение.

Должен признаться, я не верил в этот бред, но однажды произошел случай заставивший меня усомниться в своей правоте. А дело было так –

- однажды, проходя мимо Большого Уфимского квартала (представлявшего из себя (по наружному периметру) сплошной, шумный базар), я вдруг ощутил о-очень резкий приступ голода. В смысле лежащего прямо передо мной  огро-омного, со-очного, аппети-итного куска халвы. А так как денег у меня при себе не оказалось, а за халвой вроде бы никто не присматривал, то я взял на себя смелость отщипнуть от этого куска небольшую такую пригоршню, разумеется, в долг! И что вы думаете?! Эти чертовы Уфимцы тут же меня сцапали, и чуть было не прибили прямо на месте. Но меня  спасла моя сообразительность (ведь я же человек сообразительный) – я сказал, что я, мол, тут ни причем, а пропавшую халву (которую я еле-еле сумел запихать в рот и, между прочим – чуть при этом не подавился!) взял вовсе не я, а некий старый бабай на старом ишаке и в очень-очень старом халате. И – О, ЧУДО – меня не только перестали пинать, но даже подняли, извинились, и, угостив сразу в-с-е-й оставшейся халвой… отпустили! А по всему городу тут же пустили слух об очередном явлении ихнего (Уфимского) первопредка и… закатили по этому поводу… «двухдневный Пир на весь мир»!

И я там был, мед с кумысом пил, и не опьянел и не расслабился! Ведь все это я закусывал ле-пё-шеч-кой, и пло-ви-ком, и че-бу-ре-чи-ком! И нугой с пастилой и с зе-фир-чи-ком! И… словом – «…и мне слехка тех угощений перепало…» – как впоследствии скромно заметил Старец, которого я, между прочим, еле-еле дотащил оттуда до его каморки на Соборной Крыше. Ведь он выпил полведра кумыса и подрался с Назаркой (о котором я расскажу чуть позже). Правда потом они помирились, допили это ведро, и ушли гулять в Степь, где заблудились и уснули, и мне как про-кля-то-му пришлось их полночи там искать, а потом еще и разносить по адресам. Так что Еканый Бабай все-таки видимо существовал. И он был самым-самым знаменитым Уфимцем из всех глуповских Уфимцев на свете. А вот самым … титулованным из них был, вернее – была, некая чувашская царевна Айгуль. Вернее… не царевна, ведь «царевна» это значит «дочь царя», а Айгуль была дочерью местного чувашского хана, то есть… выходит… ханыжкой. Но ведь ханыжка это, во-первых, совсем не то же самое что «дочь хана», а во-вторых – один Ханыжка в Глупове уже был. Он был сыном Ханурика и, следовательно, племянником Чинарика (оба из Сидельниковых), или наоборот. Так что Айгуль («…дабы не путать…») все называли именно царевной. Ну а узнал я о ее существовании при следующих обстоятельствах –

- однажды, уже в Новейшее время (то есть уже при мне), перед глуповскими Органами ребром встал вопрос о создании Кавказской Мафии (а глуповские Органы, в поисках современных, модных Бедствий, всегда и во всем шли по стопам своих Большеземельских коллег). И вот, первым делом (любя краткость и звучность во всем) Они зашифровали эту (так, кстати, и не созданную[1]) Мафию в аббревиатуру АЛКоН, то есть – Ассоциацию Лиц Кавказской Национальности.  НО - это красивое, звучное слово вдруг начало будить в глуповцах какие-то… странные ассоциации. То ли оно напомнило им о древних Аргонавтах, которые, опившись алкоголя, отправились куда-то на край света за каким-то там руном…. То ли же оно напомнило им о тех алчущих наживы алчцов, которые и опоили тех несчастных Аргонавтов тем «паленым» алкоголем….  А то ли это слово и напомнило им об этой самой Айгуль, о которой в Глупове до этого н-и-к-т-о… н-и-ч-е-г-о… н-е з-н-а-л, потому что на самом деле она была нашим  отечественным разведчиком, и была на-столь-ко глу-бо-ко законспирирована, что д-а-ж-е Органы не знали куда именно (в смысле названия страны)! Правда, иногда от нее приходили шифрованные телеграммы, но так как ключ от дешифровальной машины был утерян («…либо кто-то сопре…»), то содержание этих телеграмм так и осталось неизвестным…. Вот такой вот зага-адочной была эта Уфимская царевна. Вернее – ханыжка, но все звали ее все-таки царевной. За глаза. В смысле - в спину. Ведь в лицо же ее никто не знал.

Зато все знали (и некоторые –  не только в лицо) ее подругу Фатиму, потому что, во-первых, она была лучшей Глуповской гонщицей (в смысле гонок на «Уралах» по пересеченной местности на призы Уфимского издательского дома «КончакЪ»), и поэтому, как только она садилась за руль, все бросались врассыпную испуганными тараканами. Во-вторых, она писала очень красивые детские (и не только) сказки и время от времени выпускала целые сказочные многотомники  (это так называемые «Сказки бабушки Фатимы», правда иногда в них входили и «Сказки народов Мира»). А в-третьих, потому что первая жена ее второго мужа была по бабке башкиркой и поэтому торговала самым вкусным в Глупове медом марки «Ульды».

А еще… среди Уфимцев… был… Назарка. Ж-жуткий тип. И брат его – Мамай, тоже. Ведь оба они были – Ха-би-бу-ли-ны…. В общем - ужас… ти-хий… у-жас….

Начнем с Назарки. Я уже сказал, что он был жутким типом? Ага. Ну, тогда скажу и все остальное – он был не только ж-жутким, но и чрез-вы-чай-но опасным типом!! И от этого вроде бы милого с виду парнишки можно и НУЖНО было ожидать все-го че-го у-год-но! Он был способен на лю-бу-ю пакость, на лю-бой подвох, и все это с милой, обаятельной улыбкой!… Ну вот скажем, во время какого-нибудь отвлеченного разговора он мог как бы между прочим поинтересоваться у вас, мол, не вы ли это взяли Казань? Признаваться, ДАЖЕ В ШУТКУ, нельзя было ни в ко-ем слу-ча-е!  Ведь это могло закончиться для вас самым настоящим «Сабантуем» пла-авно переходящим в «Сектым» («Сабантуй», это когда тебя ловят и долго макают лицом в тазик с прокисшей простоквашей, а «Сектым» это… хуже,  гор-раздо х-хуже).… А помимо всего этого Назарка был еще и вруном. И верить ему тоже было нельзя ни в коем случае. Помниться, я за что плюнул на него, а потом на всякий случай залез на высокое дерево. Так этот пес около часа ходил под ним по кругу и ласковенько так приговаривал, мол, слезь-ка, чего-то дам, слезь-ка, чего-то скажу. Ну, я по своей наивности поддался на эти уговоры и… слез. Ни-че-го он мне не дал и даже не сказал (в смысле чего-нибудь хорошего или хотя бы не больного). Так что верить ему было нельзя, и все следующие разы я и не верил. И тогда он изменил свою подлую тактику.

- Слезь-ка собака с дерева! Слезь-ка, пока по-хорошему! – кричал он теперь, а потом как-то… не-хо-ро-шо добавил: – А не то мы с Мамаём к тебе зайдем! Но только чтоб не слишком поздно!

 Признаться, я не придал тогда этим словам никакого значения и, как выяснилось, со-вер-шен-но напрасно. Ведь когда, уже под утро, я слез-таки с дерева и прокрался к своему дому, то меня на пороге встретила разъяренная Боцманова и вполне всерьез пообещала меня пристрелить «если подобное мешающее ей по ночам отдыхать паскудство хоть раз повториться»!…. Совершенно ничего не понимая я зашел в свою комнатку и… стал ни-че-го не по-ни-мать еще больше! Ведь моим глазам предстало то, что глуповцы обычно называли – «как Мамай прошел»! То есть по-о-олнейший раз-гром плюс извращения (в смысле принесенных со всего города и вываленных посреди моей комнатки мусорных урн, содержание которых было видимо еще и подожжено, просто уже догорело)!….

После этого я целую неделю не разговаривал с Назаркой. Потому что сначала был очень занят ремонтом, а потом сидением в одиночной подсоборной камере «За порчу занимаемой жилплощади вместе с шумом в ночное время суток». Но, кстати, именно за эту пакость я был на него не очень обижен. Ведь «…грызомый мукой со-бачь-ей своей совести…» он носил мне в тюрьму передачи, в числе которых были и большие казинаковые плитки. Ну а я от нечего делать изобрел (а впоследствии и запатентовал) новый способ их употребления, и даже получил за это Небольшую Государственную Премию![2]

Но это был единственный случай, когда от него вышла хоть какая-нибудь польза (в смысле прибыли), а обычно от него были одни лишь убытки. А самым большим понесенным лично мною из-за него убытком был штраф равный по-лу-го-дич-но-му генеральскому жалованью (тогда я уже был генералом) удержанный с меня на восстановление Рога Мира! А дело было так -

- в Глупове был такой древний обычай – всех поссорившихся (или хотя бы подравшихся) и долгое время друг с другом не разговаривающих, насильно мирили. И не важно кем они были – мужем с женой, соседом с соседом или даже кварталом с кварталом – их всех ловили, и заставляли «зарыть Топор Войны и отрыть Рог Мира», после распития которого враждовать или хотя бы не разговаривать ка-те-го-ри-чес-ки запрещалось. Ну а происходило это так – их (изловленных) вели под конвоем в Пазарлыкскую Степь, давали старинный ржавый топор (которым, судя по размерам, когда-то разделывали мамонтов) и заставляли его зарыть точно между Курганами. А когда ты его зарывал, то непременно натыкался на уже кем-то подложенный Рог Мира (это такой старинный, хрустальный, стилизованный под турий, но с какими-то древнеглуповскими заклинаниями по серебряному ободу). Так вот, этот Рог надо было тщательно вымыть, потом до краев наполнить крепчайшим Уфимским кумысом, а потом, по очереди, по глотку, выпить его с тем с кем тебя мирили. И вот когда я уже допивал это жуткое зелье, моя не привычная к Рогу рука дрогнула и… уронила Его прямо на Топор Войны, который Назарка в это время как раз дозакапывал! Так что виноват скорее он, чем я (и мне даже кажется, что он НАРОЧНО подставил Топор под падающий на его тюбетейку Рог, сам увернулся, а Рог – подставил, а заодно и меня)!… В общем, платить пришлось мне. Хорошо еще, что Рог оказался не настоящим (то есть бесценным, хранящимся в Музее в отделе «Уфимцы»), а лишь его хрустальной копией. А не то бы мне пришлось всю жизнь за него расплачиваться. И эти чертовы Уфимцы еще, пожалуй, заставили бы меня продать все свое имущество, включая генеральский китель вместе с орденами.… Кстати, раз уж я опять упомянул о своем генеральстве, то давайте быстренько закончим с Назаркой (тьфу на тебя, и конец) и перейдем к его брату Мамаю, тем более что с ним все это очень и очень связано.

Как я уже и говорил, помимо сбора интересующей меня (как начинающего летописца) информации, я еще занимался в Глупове и кое-какой литературной деятельностью. То есть работал комиссаром в одной из ЕРМОЛоК, а так же пописывал (под псевдонимом «Политрук») рифмованные фельетоны по мотивам некоторых глуповский произведений. Так вот, в одном из таких фельетонов я обыграл одну знаменитую глуповскую легенду – «Легенду о товарище-сталине». А суть этой легенды (а может и не легенды, а самой настоящей правды) примерна такова –

- товарищ-сталин, как впрочем, и все остальные Большеземельские Кормильцы, о-чень неоднократно предпринимал попытки поработить глуповскую Страну. В ход шли (вернее – пытались пойти) и бомбежки, и яды, и террористы, и уголовники, и армия, и… прочее… прочее… прочее… НО! По понятным причинам (Торная Тропа, Глуповское Небо, «долбобеизм» во всем) - ни-че-го у него не получилось! И тогда он якобы забегал по своему кабинету и истерично запричитал:

- Нэт!! Нычего нэ могу с ными подэлать!! Вэдь Глупов – это стихия, а против стихии я бес-си-лен… - после чего рухнул на свой престол и горько-горько заплакал.

Так вот, по мотивам этой легенды я состряпал как бы такой современный эротический фельетончик, в котором была такая фраза – «Нет, Глупов это не стихия. Глупов – это РЕЛИГИЯ!», и… прямо на следующее утро, что называется – проснулся знаменитым!

Честно говоря, я так до конца и не понял, почему глуповцам так понравилась эта фраза. Но меня все вдруг очень залюбили, зауважали, заносили на руках и, в конце концов, произвели…в Малые Национальные Герои!! То есть – в Генералы!! Да-да, в самые настоящие Генералы, с кителем, лампасами и… жалованьем!! А фразу «Глупов – это религия» тут же занесли в святцы, начеканили на юбилейных монетах, а потом еще и отлили в бронзе.

Кстати, насчет генерала. Правильно мое звание звучало так – «Старший генерал-сержант всего юго-западного направления». Погон такой – на черном фоне перекрещиваются золотые  старшинские и старше сержантские лычки, а вместе их перекрещивания – генеральская звезда (похожа на Пошехонскую, только черная и более объемная). А вверенное, вернее – подаренное мне направление, включало в себя все, что находилось на воображаемой линии от Собора через мою комнатку и вплоть до Торной Тропы (то есть – от центра города на юго-запад). НО – «только то, что никому еще не принадлежит на правах государственной или хотя бы частной собственности». То есть мне… ни-че-го не при-над-ле-жа-ло! Практически. Ведь и лес, и болота, и моя комнатка, и все остальное, что было на этой линии – уже было чьим-то! А единственное, что пока еще оставалось ничьим так это  старое, заброшенное капище (в смысле языческого святилища) представлявшее из себя гнилой деревянный частокол, окружавший десяток не менее гнилых и деревянных идолов, плюс еще примерно столько же черепов на трухлявых шестах (черепа тоже были трухлявые но, правда, не человечьи, а скорее всего коровьи, или оленьи, или… вобщем - с рогами). Словом «вотчина» мне досталась о-чень неперспективная, и если бы не жалованье, то я бы, пожалуй, даже обиделся бы на глуповцев за подобное «награждение». Просто я не из обидчивых. Да и деньги, в общем-то, неплохие…. А… к чему я все это рассказывал? Ах да, к Мамаю. Ну так вот –

- дав мне генеральское звание глуповцы дали мне и генеральскую должность (ну чтоб зря не болтался) а именно – «руководитель Глуповской Государственной Противопожарной Службы по борьбе с пожарами». Я, как и положено руководителю (да к тому же еще и генералу) не знал (да и теперь не знаю) где именно находилось мое ведомство (в смысле пожарной части), но мои подчиненные меня все-таки любили и во время первых двух пожаров не подвели и «…произвели затушение очагов возгорания быстро и без особых потерь среди всего, что говорит о правильном и мудром подходе к руководящему делу господина генерала Ибн-Тролля…». Это, как вы, наверное, поняли, выдержка из приказа о моем награждении. За первый пожар я был награжден орденом «Почетного Креста», за второй – «Почетной Звезды», а вот за третий я был… «уволен из руководящих рядов по состоянию здоровья», то есть – с позором изгнан со службы!! Ведь мои собаки-подчиненные не справились с каким-то пожаром, и даже, по-моему, обгорели. Или… погибли? Хотя какая собственно разница, главное, что меня СНЯЛИ СО СЛУЖБЫ!! НО! Я ведь был ГЕНЕРАЛОМ, а ГЕНЕРАЛАМИ разбрасываться нельзя! Тем более что у глуповцев была привнесенная с Большой Земли привычка – всех генералов (а так же прочих начальников) пусть даже и что называется «…рыльцой в дерьмецо при всех звучно плюхнувших…», полностью с Государственной Службы не выгонять, а просто перепрятывать их в какие-нибудь послов или заместителей. А так как никаких послов в Глупове не было, то меня решили перепрятать в замы. Но тут же ребром встал вопрос – в чьи именно? Ведь я же был ге-не-ра-лом, а значит и замом мог быть только у генерала просто поглавней. И вот тут-то все и вспомнили о Мамае:

- Ёк-переёк! – вспомнили глуповцы, - Так пущай он собака у Мамая в замах числится! Ведь он же генералом стал на Литературном Фронте, да еще и с Ершовской стороны! А литературные Ершовы это кто? Правильно - диссиденты, то есть  - идеологические диверсанты! Ну а кто у нас Мамай? Правильно – самый главный диверсант! Так пущай этот погорелый Тролль его теперь и замещает! – окончательно решили глуповцы и перевели меня в Мамайские замы.

Но, должен признаться, для меня это было совсем не сложно и даже… почетно! Не сложно потому что весь перевод состоял в простом перешивании нарукавной нашивки на кителе (то есть смене пожарной символики на диверсантскую), а почетно, потому что Мамай был, во-первых, Начальником Академии Вражеского Тыла, во-вторых – Командующим сразу в-с-е-м-и глуповскими Диверсионными Силами, а в-третьих – потому что по чину он был аж Генералом Армии!!  Да к тому же быть его замом было еще и очень … выгодно.

Как непосредственному начальнику Мамаю просто не было цены, ведь он же все время был где-то на диверсии и поэтому никаких хлопот он мне не доставлял. А на любые служебные вопросы (которые мне иногда все же задавали кое-какие Органы) я с важным видом отвечал:     - Обратитесь к моему непосредственному начальнику. – И – О, ЧУДО – меня оставляли в покое, и я мог заниматься в-с-ем ч-е-м угодно (даже самой отъявленной анти-Компетентностью) и причем – СОВЕРШЕННО БЕЗНАКАЗАННО! Ведь я же при этом делал вид, что выполняю Мамайский приказ, не выполнить который я просто н-е м-о-г-у, так как Мамай… мой непосредственный начальник, и Органы, как существа военные – это понимали. А вот проверить эту информацию, то есть узнать действительно ли Мамай приказал мне ну, скажем, напечатать в ЕРМОЛКе статью под названием «Компетентный Щит Беззакония» или, скажем – «Куда ни плюнь – повсюду Орган» - Они не могли! Ведь по негласной диверсантской этике общаться с Мамаем мог только его непосредственный подчиненный, то есть…только я! Да и то не лично, а через радио эфир! И для этого у нас с ним даже были специальные диверсантские позывные, у меня  - «Чингисхан», а у него – «Амиго», ну чтоб никто не догадался. Правда, все почему-то догадались и у меня от этой глуповской догадливости даже были неприятности (например, однажды, Бусурманов-Старший, угощая меня без очереди шашлыком (дело происходило в их этническом «кафе» под названием «Сакля Горца») он назвал меня…- Брат мой душман! – (для этих чертовых Бусурмановых слова «душман» и «Чингисхан» звучали примерно одинаково)! И это прям при Компетентных Органах, которые в это самое время лакомились за дальним столиком какой-то дивной «хачапури с сыром и терпким красным вином в глиняном кувшине, плюс закуски»! Вобщем – были последствия). Так что с позывными нам с Мамаем не повезло. Да и с частотами, в общем-то, тоже. Ведь они у нас почему-то были разными. И сколько я не докрикивался до него в эфире – так ни разу и не докричался. Впрочем, как и он до меня. А встретиться лично мы с ним тоже не могли. Нигде. И никогда. Что поделаешь, уж такая у нас, у диверсантов, служба!… Так что Мамая я ни разу в жизни не видел. Да и не только я но и все остальные глуповцы тоже. Ведь Мамай же был диверсантом до мозга костей. Диверсантом – с большой буквы. А значит, и нес он свое секретное бремя скрытно и… неосязаемо. Всегда. Всю жизнь. И даже ночью.

Кстати, по этому поводу в Глупове даже бытовало мнение, что раз Мамая никто никогда не видел, то значит он… не существует! Но это было неправильное мнение. Ведь если бы он не существовал, то кто бы тогда иногда бубнил в эфир «Амиго вызывает Чингисхана. Амиго вызывает Чингисхана…»? А этот бубнеж иногда ведь раздавался из моего телевизора и электрочайника! Это во-первых. Во-вторых – если бы он не существовал, то кто бы тогда написал интереснейшую глуповскую книгу «Великий Подрыв, или История Истинного Крушения Вавилонской Башни»? И в-третьих – если бы он не существовал, то кто бы тогда изобрел «мамайку»?[3] Так что Мамай существовал, просто… призрачно, и, как бы так… н-е-р-е-а-л-ь-н-о.

Но Мамаем мой рассказ об Уфимцах вовсе не завершается. Ведь я же еще не рассказал о самых главных их Вкладах в Общеглуповскую Сокровищницу Нации, а именно об автомобиле «Урал», Глуповской Железной Дороге и кое-чем еще. Так что продолжим –

УФИМЦЫ - 2

С автомобилем «Урал» вышла точно такая же история, как и с Кацапенковским «Запорожцем». То есть был у Уфимцев старенький «Урал» (его откуда-то Мамай притащил). Он стоял и тихо ржавел в их Пазарлыкской Степи. И вот однажды, в очередной раз споткнувшись об него, кто-то из Уфимцев предложил: - А давайте-ка, создадим на его основе…целую серию грузо-пассажирско-вездеходного транспорта! – И…создали! Правда, не одни, а в компании с уже поднаторевшими в автосоздавательном деле Кацапенками. Ну а где авто-Кацапенки там и авто-кулибины. А где авто-кулибины, там и авто-универсальность. Вот и получился этот так и не переименованный кстати «Урал», таким же универсальным (в смысле сборно-разборным) как и Кацапенковский «Драндулет». Только побольше. Каждое колесо у него было где-то с метр (в диаметре), каждый поршень сантиметров двадцать (в нем же), да и все остальное тоже было больше «Драндулетовского» раза в два. И все это тоже собиралось, разбиралось, снималось и навешивалось. А по типу кузова этот «Урал» мог быть «автобусом», «вездеходом», «трейлером» и  «баржей» (а каждый тип в свою очередь, мог быть «гражданским» или «военным», «гусеничным» или «колесным», «носатым» или «плоскомордым»). Но так как эти махины были слишком уж огромными, то и парковали их не в Глупове, а в Непреклонске, на тамошнем армейском плацу. Но в самом Глупове три «Урала» все-таки было, и они были… паровозиками! Да-да, глуповские паровозики были сделаны именно на базе «Уралов»! Просто для «декоративного эффекта» их «носатые» кабины скруглили, проклепали, снабдили трубами, машинистами и паром, а из оставшихся кузовов понаделали к каждому из паровозиков по два вагончика и одной платформе. Потом поставили все это на настоящие железнодорожные колеса, а под них уже «подстроили» и самые настоящие железнодорожные рельсы (все это заказывали (через Органов) на Большой Земле), и в итоге на свет появилась… Глуповская Государственная Железная Дорога! И построили Ее именно Уфимцы. Вернее, они Ее придумали и спроектировали (как когда-то ямщиков, повозки и дороги), а вот строили Ее (и руководили строительством) почему-то… Уракины - «так что получилось то, что получилось» - как пелось в одной народной глуповской песне. Западная Часть Дороги, то есть идущая от Глупова до Западного Стопа, была похожа на перевернутую букву «м», а Восточная – на как бы такую… «с», только английскую.

Приблизительно. Но это – в общем, то есть – на карте, а в жизни Дорога была еще более извилистой и… сплющено -… спиралевидной. Она ныряла во в-с-е овраги и буераки! Она хлюпала по в-с-е-м лужам и болотам! Она обдиралась обо в-с-е кусты и перелески! И подпрыгивала на в-с-е-х глуповских ухабах без исключения!….

А теперь рассмотрим эту Дорогу поподробнее. Начнем с Ее Западной Части.

По этой Части проходило два маршрута – 1-ый «А», и 1-ый «Б». 1-ый «А» шел от Глупова до Западного Стопа, после чего машинист менял табличку, давал задний ход и… маршрут превращался в 1-ый «Б», который, следовательно, шел от Западного Стопа до Глупова. Так что остановки на обоих этих маршрутах были, в общем-то, одинаковы, просто шли они в противоположной последовательности. Быстренько пройдемся взглядом по этим остановкам.

Первой остановкой (от города) был полустанок «колхоз «Светлый Путь»». Полустанок как полустанок, ничего необычного. Да и сам колхоз тоже был не из выдающихся – бараки, ферма, запах браги и навоза, обрамленные перелесками поля, и все это было соединено  между собой непроходимыми топкими «дорогами». Едем дальше.

Следующей остановкой был полустанок «Восьмой Безымянный Перелесок», расположенный почти на самом берегу Разлива, и поэтому являвшийся местной туристической Меккой. Почему этот полустанок был именно перелеском, да еще безымянным, да еще и восьмым – не знал н-и-к-т-о. Даже Старец. Но любили этот полустанок абсолютно в-с-е. Да и еще бы, ведь именно на нем начиналась (а заодно и заканчивалась) так называемая Дорога Жизни, которая окольцовывала весь Разлив, а значит, вела сразу на все прибрежные «пляжики» (то есть как бы такие полянки на берегу Разлива, на которых глуповцы загорали, отдыхали, устраивали пикники и затяжные групповые рыбалки).

А следующей остановкой был Западный Стоп, являвшийся конечным пунктом маршрута номер один «А» (а заодно и первым пунктом маршрута один «Б»), с которого глуповцы и проводили свои Старательские набеги на расположенное поблизости Гиблое Место. С Западной Частью Дороги все, теперь поговорим о Восточной.

По Ней тоже проходило два маршрута – Второй, и, почему-то…Четырнадцатый. 2-ой шел от Глупова до Восточного Стопа, а 14-ый – обратно, а значит и у них остановки были похожими.

Первой остановкой (от города) был полустанок «Красная Соха – туда», а второй – «Красная Соха – обратно». Дело в том, что колхоз «Красная Соха» находился не около Железной Дороги, а на болотах за перелесками. А Дорога все это как бы так… огибала, как бы таким… полукольцом, в центре которого этот колхоз и находился.  И поэтому те, кто ехал из города в колхоз – сходили на первом полустанке, а те, кто ехал в город – наоборот. Ну или что-то в этом роде, да и с машинистом всегда ведь можно было договориться.

Следующей остановкой был Непреклонск, но это отдельная тема заслуживающая отдельной главы. А за ним уже был Восточный Стоп, недалеко от которого находилось то самое болото, в которое плюхались закатапульченные с Большой Земли тюки с какими-нибудь глуповскими заказами. Вот и вся Дорога. А теперь вернемся к нашим Уфимцам.

Помимо Железной Дороги, вернее – как бы параллельно с Ней, они еще изобрели… Глуповскую Почту, действующую не только в Стране, но и за Ее пределами! То есть благодаря Уфимцам в Глупов можно было написать письмо д-а-ж-е из-за границы! Правда, адрес на конверте должен был быть особенным. Ведь если на нем просто написать «Глупов», то Большеземельская Бюр. Машина (своим Почтовым Филиалом) обломала бы об это слово все свои зубцы и вышла бы из-под контроля. И вот, что бы этого не случилось, глуповские Органы разработали, утвердили и провели в жизнь секретную операцию «Фауст», являвшуюся прикрытием для еще более секретной операции «Почтовый Ящик» суть которой сводилась к следующему – для того, что бы написать письмо в город Глупов, нужно было его… написать. Потом вложить в конверт с нормальным Глуповским адресом. Запечатать. А потом вложить этот конверт в… еще один конверт, на котором должно было быть написано – «куда: Новгород-на-Волхове, кому: Иван Иванычу Иванову» (Органы нарочно выбрали столь странное имя, ну чтоб никто не догадался). После чего это письмо нужно было опустить в какой-нибудь почтовый ящик. Потом оно изымалось из «общего потока» Большеземельскими Органами, запаковывалось в тюк и закатапульчивалось в Страну. Потом этот тюк находили Уфимцы (примерные координаты его падения они узнавали из Секретных Распечаток), везли в город, распаковывали, снимали с писем «верхний», ложный конверт и, наконец, разносили их по нормальным Глуповским адресам. А делали это именно Уфимцы, потому что Почта находилась в их ведении, и поэтому все глуповские почтальоны (а заодно и машинисты, в память об Уфимском «происхождении» Глуповской Железной Дороги) всегда ходили в тюбетейках. А заодно и компьютерщики. Ведь «Глуптернет» (аналог Интернета только лучше) был тоже ихним, и у них, в Тюбетейкином переулке, даже находилась его штаб-квартира в виде одноименного кафе (в смысле – «Глуптернет-кафе-на-Тюбетейке»), где в добавление к компьютеру каждому посетителю выдавали чашечку знаменитого Уфимского «Кофе с Пенкой» и и-зу-ми-тель-но-е пирожное «Кальянчик»! В виде кальянчика! Только с кремом! Все время разным![4]

Кстати, забыл сказать, Старец не ко всем Уфимцам относился с «…настороженной поопасливостью…» – было среди них и одно малолетнее исключение. Звали его (исключение) – Булатик, жил он в Малом Уфимке, а занимался тем, что приставал к интуристам с жалистными-жалистными причитаниями вроде: - Папаньки-маманьки ек! Са-авсем ЕК! (тут он переходил на песне подобный вой) Си-ро-та-а-а…Казан-ска-я-я-я… - и, швырнув на землю тюбетейку, выл и скулил до тех пор, пока ему не давали деньги. Тут он мгновенно преображался и радостно пересчитав «заработанное» ускакивал на одной ноге куда-то вглубь Малого Уфимка (кстати, именно за эту его особенность Ершовы считали Булатика не Уфимцем, а маленьким заблудившимся Будулаем. Но это было не так. Ведь Будулаи, хоть и маленькие, в тюбетейках не ходят и ни по-вятски, ни по-бурятски не говорят. А Булатик и ходил и говорил. Просто не всегда). Так вот, к этому Булатику Старец относился очень и очень странно, и я бы даже сказал – чуть ли ни с отеческой нежностью! И в Глупове по этому поводу ходило много разных слухов. Одни, например, утверждали, что Старец так к нему относится, потому что Булатик… его незаконнорожденный сын! В крайнем случае, внук или правнук. Другие же полагали, что дело тут в том, что Булатик просто делится со Старцем своими «заработками». Третьи и вовсе несли какую-то ахинею, а ПРАВДУ – знал один только я. И эта правда была такой – дело в том, что Булатик был… художником. Да-да, самым настоящим художником, просто очень стеснительным, а потому и работы свои никому не показывающим.[5] И именно он (будучи хоть и стеснительным, но все же – Художником) и оформлял все Старцевские летописи. Конечно же, анонимно, но – о-чень красиво. Так что все эти узоры, завитушки, ажурно вязаные заглавия (а так же карты, схемы, портреты) – были сделаны именно им. Но – не бесплатно, ведь Старец платил ему за это небольшое пособие, которое «…секрету ради…», проводил по всем бухгалтериям как «…дани-выходы проклятым ордынцам до Куликова Поля, просто задержанные по независящим от нас обстоятельствам…». Кстати, на это-то пособие Булатик  впоследствии и отгрохал свою (на пару с Тарасиком) двухэтажную Галерею.

Но прославился он и до этого «отгрохивания», и прославился тем, что создал… Глуповскую Государственную Галерею Казусов! Вернее – он создал то, что стало Ее первым экспонатом, из которого Она потом и выросла. А дело было так –

- уже где-то во времена Хрущевской Оттепели глуповцы, наконец, поняли, что никакой хоть сколько-нибудь серьезной Беды им самим не «вырастить». Да, они прислушивались и присматривались ко всему, что творилось на Большой Земле, и изо всех сил пытались сотворить у себя все то же самое, НО! То ли они пытались как-то не так, то ли сил у них было маловато, но - ни-че-го у них не получалось (разумеется, кроме пасквилей)! И вот тогда-то на Всеобщем Глуповском Большом Совете кто-то из Ершовых предложил: - А давайте, выпишем себе с Большой Земли какого-нибудь бедокура поматерей, и пущай он тут у нас что-нибудь и набедокурит! По-своему! По Большеземельски! Ну а мы потом стойко и героически будем все это расхлебывать! Долго! И тщетно! –

Идея всем понравилась, и, учредив пост «Полномочного Представителя Большой Земли при богоспасаемом граде Глупове» - глуповцы через Органов тут же послали в Метрополию «вызов на бедокура поматерей».  Большеземельцам эта идея тоже понравилась (ведь они же все еще мечтали как-нибудь прибрать Страну к ногтю) и бедокура им тут же выслали (при помощи все той же катапульты и парашюта)….  Потом еще одного…. И еще…. И еще…. Словом – каждые 2-3 недели Они присылали по новому бедокуру, так как старый к тому времени уже или помирал, или хотя бы сходил с ума «…не выдюжив нашей… не-о-быч-нос-ти…» (кстати, «Белые Столбы» (это название местной психиатрической клиники, расположенной в Большой Желтой Вдовинке, вход с улицы Столбовой, там, где еще белые колонны у входа), процентов на 80 были «укомплектованы» именно старыми бедокурами). Словом – затея с этими полпредами по-олностью провалилась. Но глуповцы не унывали и, все еще надеясь на Чудо, выписывали и выписывали себе новых. Правда, все реже и реже (в мое время их выписывали уже где-то раз в полгода), да и то лишь как развлечение. Но иногда из этих «развлечений» что-нибудь да получалось. Например – Галерея Казусов. А дело было так –

- как-то выписали себе глуповцы бедокура. А было это уже где-то около Вторых Нулевых, то есть тогда, когда на Большой Земле произошла очередная как-бы-революция (в смысле как бы смены Власти), и когда вместо Серпа с Молотом Большеземельцы вдруг как бы полюбили Орла. Так вот, привезли, значит, глуповцы этого ново полученного бедокура в город и давай расспрашивать, что, мол, да как, да не подбросит ли он им какую-нибудь идейку победоноснее? Но, увы, идейку он им никакую не подбросил, да и ничего другого тоже, так как… злой он был какой-то, желчный, и все злился на Большеземельцев за то, что они сюда его «послали» (на Большой Земле «посыл» в Страну был чем-то вроде затяжного хоть и почетного расстрела, при помощи которого они избавлялись от ненужных (или хотя бы от переставших делится со своими начальниками) начальников, которые занимали какое-нибудь нужное для кого-нибудь место).  Так вот, помучили его глуповцы расспросами, а потом, осознав всю его никчемность (в смысле Беды) оставили в покое. Пусть, мол, собака спокойно помирает или хотя бы с ума сходит, хрен, мол, с ним. А вот Булатик его в покое не оставил, а начал допытываться, что же из себя представляет этот ново-как-бы-возлюблееный Большеземельцами Орел (ну чтоб нарисовать его, а то Большеземельские каналы тогда в Глупове почему-то не принимались и никто не знал каков этот Орел из себя), и куда же, мол, подевали Звезду с Серпом и Молотом – на свалку или же куда подальше?

- А никуда не подевали! – съязвил бедокур, - А просто взяли да и скрестили ту пятиконечную звездочку с молоденьким Чернобыльским орленком! Вот и вышел в итоге - Птенец, Двухголовый Пятиконец!

- Чего-чего? – переспросил Булатик (он был туговат на ухо).

- Таво-таво! – снова съязвил бедокур и, сложив ладони рупором прокричал в самое Булатиково ухо – ВЫШЕЛ, ГОВОРЮ, ПТЕ-НЕЦ, ДВУХ-ГО-ЛО-ВЫЙ ПЯТИ-КОНЕЦ! ТО ЕСТЬ ДВЕ БАШКИ, НО – В ПЯТЬ КОНЦОВ! – заржал бедокур и… ойкнув, схватился за открывшуюся язву.

- Ага! Понимаишь! – радостно закивал Булатик и побежал рисовать. И вот тут я предоставляю слово Старцу (в смысле цитаты) – «…не иначе Сатано, иначе нарекаемый дьявол, подбил того гадского бедоноса на столь непотребское скотчество! Н-у к-а-к ж-е то м-о-ж-н-о, над с-т-о-л-ь простодушным человец как булатка такие сволочные шутки пошучать?! Ить он же, простоты своей ОТ, а не похабства РАДИ – всё то на веру приял! И  на-ма-ле-вал-та-ки того орла, с двумя башками… ну а ниже то, н-и-ж-е (о господа бога вседержители!) – ВСЕ ПЯТЬ КОНЦОВЬ! В РЯД! И ОДИН ЖЕ ДРУГОГО Я-В-С-Т-В-Е-Н-Н-Е-Е…» – тут он видимо зарыдал и смазал несколько последующих строк, так что все его мысли и фразеологизмы насчет бедокуровой личности так и остались мне неизвестны.

Вобщем, именно из этого «шедевра» впоследствии и выросла вся Глуповская Галерея Казусов, полная всевозможных «…юродств, похабств и прочей гади…». Но о Ней я расскажу как-нибудь потом, а сейчас снова вернемся к нашим Уфимцам и – закончим с ними, тем более что мне осталось рассказать всего об одной ихней «изюминке», а именно – о пристрастии к… Поэзии!

Да-да, Уфимцы имели к Ней прямо-таки ж-жуткое пристрастие. Причем не к какой-нибудь там третьесортной, а к одной из лучших Поэзий на свете – к Персидской. Так что всякие там Хайямы-майямы и Джами-низами прямо-таки не сходили у них с языка. Кстати – Уфимцы любили именно Персидскую Поэзию не просто так, а… по-родственному! Ведь по одному древне уфимскому преданию Персы произошли… именно от них! Просто, во-первых, давно, а во-вторых – сразу же после своего происхождения они якобы ушли жить в Персию. И даже само слово «Персидец» Уфимцы истолковывали не иначе как «о-чень давно и о-чень далеко ушедший Уфимец»! Кстати, доказательством этого родства может, наверное, служить и современная Уфимская Поэзия, которая по глубине красоты и… образности не только не уступала, но порой и превосходила Поэзию Персидскую. Ну, взять хотя бы вот это:

                               Последняя Капля Росы досыхает на Розе Поникшей,

                               Плачу Души моей бедной мучительно вторя и вторя,

                               Ведь снова с Любимою мне расставаться приходиться спешно,

                               Ведь муж уже скоро с работы вернется, с-собака ленивый!…

Ну чем не Джами, или хотя бы Хайям?! То-то!… Но Уфимцы имели пристрастие  не только к Поэзии вообще, но и к рифме в частности. И поэтому именно они породили на свет целую кучу известнейших общеглуповских выражений, например - «фигли-мигли», «то-сё», «туда-сюда». И даже знаменитейшее  «ёк-переёк» породили на свет именно они.

А еще Уфимцы очень любили петь. Правда, немного… по-своему, и поэтому их мало кто понимал. Но были и исключения. Например, однажды, на одном из Карнавалов, Назарка настроил свой старенький тандырчик (это такая палка с тремя струнами), прокашлялся и… спел песню на чи-стей-шем глуповском языке! Я затрудняюсь сказать, что это была за песня (так как это «Дело» было строго засекречено на 48,5 лет) но из его приговора мне стал известен Ее припев:

                               - …Звезда Полей

                                                        Над ветхим отчим домом,

                                    И матери моей

                                                          Печальная рука… -

И Назарка сумел т-а-к пе-чаль-но спеть эту песню, что все глуповцы потом рыдали целую неделю, а наиболее «нищие духом» из них (то есть, видимо, чувствительные) все это время пытались «удавиться с тоски», и Органам пришлось изрядно попотеть, отгоняя их от деревьев и отбирая у них петли. И Назарку за это даже «закрыли» («За растление и позыв») на тройную «пожизненку», а на песню наложили строжайший запрет на все время секретности (то есть на все те же 48,5 лет). И поэтому Назарка если и пел ее после этого, то только в одиночку и тихо-тихо. Да и сейчас еще кстати поет. И если вам когда-нибудь доведется побывать в Пазарлыкской Степи, и вы увидите в Ее уголке немо, надрывно рыдающего  над своим  тандырчиком  Назарку – то можете быть абсолютно уверены, что он там поет именно ЭТУ песню.

Но Уфимцы были не единственным глуповским Родом помешанным на песнях, рифмах и прочей поэтической дребедени, ведь в Глупове были же еще и Тыгыдымовы!… Хотя нет, подождем с Тыгыдымовыми, ведь я же еще не рассказал об одном своем Уфимском родственничке.

Да-да, у меня среди них выискался родственничек! Звали его Караим Караимович Оглы, жил он в Малом Уфимке и там же держал «Лавку товаров народного потребления широкого профиля» на пару со своим двоюродным дядькой по имени Салям Алейкум (тоже, кстати, легендарная личность, ведь это именно он изобрел вкуснейшую глуповскую колбасу «Салями» и нужнейший сельскохозяйственный инструмент – лейку). Ну а назвался он моим родственничком на том лишь основании, что я однажды имел неосторожность сказать при нем, что, мол, одни из лучших лет своей жизни я провел в одной маленькой татарской деревушке в горном Крыму. И вот из этой-то мелочи он и сделал свой поспешный вывод! Но ведь во-первых, это были лучшие ДЕТСКИЕ годы моей жизни, а во-вторых – там не было тогда ни од-но-го татарина (в смысле женского рода), ведь во время Эпохи Второго Великого Переселения Народов их всех оттуда слава богу вывезли, НО! Караим Караимович ни-че-го не хотел понимать, и все продолжал заманивать меня в свою лавку, поить вином, кормить «салямой», да еще и дарить «на дорожку» лейки! Вобщем – странный он был. И – подозрительный. И, наверное, даже… опасный. И, может быть… даже… маньяк. ТОЧНО!! МАНЬЯК!!… Он, наверное, сначала опаивает своих несчастных жертв вином… и откармливает их «салямой»!! А потом… Р-РЕЖЕТ их на мясо и продает!! Под видом все той же «салями»!! А вино – это их нес-част-на-я кровь!! А лейки – это полуфабрикаты для цинкового гроба!! О, ужас!! УЖАС!!… Быст-рень-ко у-хо-дим даль-ше, к Т-тыгыдымовым. И-итак –

ТЫГЫДЫМОВЫ