Аномалия - электронная библиотека

Карта Страны

Карта Глупова

Карта Острова

Карта Непреклонска

Мой дом

Собор

Разное

Нулевая Летопись

О личности Летописца

Сам о себе он писал кратко – «…старче добрый и премудрый…», иногда при этом добавляя - «…зело…», что в переводе с древнеглуповского означало «очень».

Вначале я именно так это «зело» и переводил, но однажды произошел случай заставивший меня усомниться в правильности такого перевода. А дело было так – однажды я рылся в запаснике Глуповского Краеведческого Музея, который, как и все Служебно-Официальное, находился в Соборе, то есть в единственном в Глупове государственном здании. А рылся я в гробу с надписью «Археологические артефакты из раскопа на месте предполагаемого нахождения града Тьмутараканя в Минус 5-ом году Ка. Э.» (необходимые пояснения – Глуповское (Новейшее) Летоисчисление начиналось в 1957 году (на наш лад), и называлось оно «Космической Эрой», сокращенно – «Ка. Э.».

Разумеется, никакого отношения к космосу глуповцы не имели,  просто им казалось, что это звучит продвинуто и прогрессивно, а для них именно это и являлось главным критерием отбора. Во всем. И всегда. Что же касается гроба, вернее – сколоченного из двух снарядных камуфлированных ящиков его подобия, то тут дело было в том, что в Глупове из этих ящиков сколачивалось аб-со-лют-но все – и лодки и гробы, и  мебель и колыбели, вобщем – всё. А камуфляж их был обычным (для Глупова) – чёрно-жёлтым. Что же касается того, что артефакты хранились именно в гробу, то тут тоже нет ничего странного – ведь в археологические экспедиции глуповцы ходили именно с гробами, в которых затем и хранили всё найденное. В начале, узнав об этой их странности, я, конечно, тоже удивился и даже спросил у Старца - так ли это (в смысле хождения на раскопки именно с гробами, а затем и хранения в них же всего найденного), на что он (разумеется, – письменно) съехидничал – «…да не-ет, зачем же ж?! Оне в тую копку с чомоданы ходиша, а взад пришед все то хламье в гробы покладаша да в подвалы и заныкаша…» (музейный запасник находился в Соборном подвале). Кстати, чемоданы в Глупове тоже делали из снарядных ящиков, только из маленьких и фанерных).

Так вот – когда я рылся в этом гробу, то наткнулся на старинный железный ларец, который был явно не из этой артефактной коллекции, а был сюда явно спрятан и явно Старцем, который видимо, полагал, что в этот гроб уже никто и никогда не сунется, ведь в нем кроме каких то черепков, головешек и истлевшего дорожного указателя «Тьмутаракань 500…» – ничего больше не было. За-то во вскры-том мно-ю лар-це бы-ло все-го о-очень мно-го! Во-первых – очень древняя наддверная табличка с идущей по верху мелкой надписью - «тайный приказъ тайнага слова и дела государева», а пониже (и покрупнее) – «З.А.ПАДЛО». Во-вторых – не очень, но тоже древняя табличка с надписями – «тайная канцелярия» и «З.А.ПАДЛОСЯ». В-третьих – просто старинная (но тоже табличка) с надписями – «тайная полиция» и «Зело Архистратиговичъ Падлося». А в-четвертых – целая кипа различных документов – и древних и старинных и всяких прочих. Я в них, разумеется, заглянул и выяснил, что все они принадлежали… Старцу! Который видимо, был… бессмертным!? Ну или что то в этом роде.

Оказалось, что звали его – Зело Архистратигович. Первая его фамилия была – Падло, но она все время вызывала у окружающих какую-то непонятную ухмылку (хотя в переводе с церковно-древне-глуповского она всего лишь означала «по делом», в смысле строчки из любимейшей Старцевой молитвы – «По делОм вашим и воздАстся вам»), и поэтому он подал прошение на Высочайшее Имя с просьбой разрешить ему поменять фамилию на «Падлося» (в смысле строки из еще более любимой им молитвы – «По делОм вам с-собакам и воз-дА-ло-ся!») – что ему и было Высочайше дозволено. Ну а работал он все это время… скажем так – по специальности.

Затем, уже ближе к Первым Нулевым годам Нулевого века (то есть к  началу 1900 годов 20-го века, плюс- минус 5, а то и все 10 лет ) он вдруг заинтересовался Историей, Хронологией, Древнеглуповской Литературой, и, уйдя со службы, вдруг занялся… летописанием! А так как при этом он еще и перешел в какое-то «…немое, созерцательско-описательское…» сектантство, то, в соответствии с законами этой секты – изменил имя и стал просто «Летописцем», в крайнем случае - «неким» (иногда он прямо так и подписывался – «некий Летописец»).

Постепенно вся его прошлая жизнь стерлась из глуповской памяти и сейчас никто уже не мог наверняка сказать - кто он, откуда, какое у него имя и прошлое. Правда, иногда в его поступках это «прошлое» все-таки проступало. И, честно говоря – довольно часто. В смысле доносов и поклепов. Особенно на меня.      

Я конечно понимал (да и по-ни-ма-ю), что старик это делал (да и де-ла-ет), что называется не со зла. Скорее это было… душевной потребностью старого разведчика (а он был самым старым и почетным ветераном Компетентных Органов Глупова, и даже носил соответствующий этому Почетный Щит, в смысле значка) который таким образом просто давал понять объекту своего пристального внимания, что он ему крайне интересен и может даже… симпатичен. Ну а лично со мной дело обстояло  еще похлеще ведь оказывается – старик меня ждал! И ждал – целых 2 года!

Уж не знаю, с чего он взял, что я когда-нибудь  появлюсь в Глупове, но мое первое упоминание в его летописях на целых 2 года опередило мое ошалелое выбредание из Подземного Хода. И оно, упоминание, гласило – «…а вражок-то што-то за-паз-ды-ват…». Ну а  «врагом» или «вражком» (а впоследствии даже «Вражиной») – был как ни странно именно я.

Старик с самого начала был, почему-то,  абсолютно убежден, что я являюсь агентом иностранных спецслужб. И эта его убежденность за эти 2 года ожидания окрепла настолько, что превратилась в… манию! Правда, в начале эта мания была очень неопределенной, так как Старец не знал наверняка, чьим именно агентом я являюсь и поэтому  все время путался. Но потом здравый ум разведчика что называется «взял свое» и он, наконец, распутался и определился. Правда – двояко. То есть - либо я (по его мнению) южно-киргизский шпион перевербованный и засланный в Глупов одной из северо-скандинавских разведок, либо же наоборот – я самый обычный северо-скандинав, перевербованный и опять-таки засланный в Глупов, но уже южно-киргизами. А потом Старец разобрался и в этом, и я стал просто «врагом» по имени Ибн-Тролль, а по званию  (или по профессии) -  «обер-басмач» (в последствии он меня даже повысил до «заслуженного обер-басмача республики», правда, не уточняя какой именно – «…дабы чрез того гадскага ибын-труля международнага скандалу б не раздути…»).

Я, конечно, понимаю, что все это выглядит довольно забавно, но смею вас уверить, что зза-бав-ность эта – хреновая! Потому что – писанная! А в натуре, то есть в жизни, ни-че-го забавного в этом не было! Ведь, скажем, часов в 9 утра, из-за этих самых «забавностей», в снимаемую мной в Глупове комнатку являлись Компетентные Органы, выпивали весь  чай, съедали все  варенье, шутили, смеялись, а потом, дружески похлопав меня по плечу, вполне серьезно говорили, что, мол, все это конечно здорово, но вот… клад Нибелунгов мне всё-таки придется вернуть. А в том, что его украл именно я, они нисколько не сомневались, ведь информацию об этом они получили из одного «о-очень достоверного анонимного источника» - то есть от Старца. И было со-вер-шен-но бес-по-лез-но объяснять им всю абсурдность этого идиотского поклёпа. Нет, они, конечно же, внимательно меня выслушивали, кивали головами, стенографировали, а потом, так же внимательно и досконально… проводили у меня обыск «по жёсткой схеме», то есть вплоть до снятия пола и сверления потолка!… А в-ед-ь бук-валь-но за 6 ча-сов до э-то-го, то есть часа в 3 ночи, они уже проводили у меня точ-но та-кой же о-быск! Ведь тогда, ночью, им вдруг «доподлинно стало известно» что я, буквально 10 минут назад, угнал с высокогорного Памирского пастбища пятерых взрослых яков – «….а с ими и трех ма-аленьких (НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ!) якшат, кои т-а-к жа-лис-тно мукали покудова тот злобный ибын-троль бил их в печень прикладом пулемета Дегтярева (калибр такой то, заводской номер такой то, царапины там то и там то)…»!! Так что если это и было забавным, то только  первые пару раз. А по-том э-то на-чи-на-ло на-до-е-дать…. Причем настолько, что я даже перестал бывать дома, а все больше прятался по подвалам и чердакам. Но меня, конечно же, находили, обыскивали, волокли на занимаемую мною жилплощадь, проводили до-олгий, тща-тель-ный, из-ну-ри-тель-ный обыск, а потом еще и сажали в Лубяные Подвалы[1][1], ведь у меня же не было общеглуповских документов. Держали меня там часов 5 (максимум по глуповским меркам), потом выпускали и… все на-чи-на-лось с на-ча-ла. Ведь Старец не дремал. И карандаш его всегда был острым.

Продолжался же этот затяжной кошмар весь первый месяц моего пребывания в Глупове, пока я наконец не нашел от него «противоядия». То есть однажды, окончательно обезумев и ошалев от всего этого, я вдруг взял и … сам написал донос! И не на кого-нибудь, а на… Старца! И написал я его не как-нибудь, а по глуповски, то есть безумно, ошалело и идиотически. Особенно мне удалась та его часть, где я утверждал, что Старец-то оказывается никто иной, как давно скрывающийся от глуповского правосудия «…гадский Папа что в Риму…». Потом подумал и добавил – «…причем – БЕГЛЫЙ!…». И как только я это сделал, то прям в то же мгновение стал Общеглуповской Сенсацией. Ведь по мотивам моего доноса Старца не только задержали, но и судили! А потом еще и упекли на пожизненную каторгу! То есть мне вдруг совершенно случайно удалось совершить со-вер-шен-но немыслимое (по местным меркам) действо, а именно – «законопатить са-мо-го Законопатщика». А этого в Глупове «…от начала времен не бы…». И даже сам Старец, вернувшись через 2 недели с каторги (стандартный для Глупова пожизненный срок) вдруг р-резко меня зауважал и забоялся, а это для Глупова тоже было не-мы-сле-мым! И с тех пор «напрасных» поклепов он на меня не возводил. А только по делу или же к какому ни будь празднику. В виде подарка. Но тоже не часто, потому что без меня он скучал. А если срок у меня вдруг получался слишком большим, то он даже носил мне тайком передачи, а сам хлопотал о моем досрочном освобождении или хотя бы расстреле.[2][2] Он подавал бесчисленные жалобы, прошения, апелляции, присовокупляя к ним всевозможные справки, выписки и доносы.

А иногда он даже шел и на откровенный подлог. Ну, например он мог представить Компетентным Органам мою (разумеется, фальшивую) рекомендацию о благонадежности подписанную сразу обоими Скуратовыми, а вместе с ней и справку о том, что свое преступление я совершил «…в благородных целях сохранения государственной тайны…». А подписана эта справка была… самими Компетентными Органами!… Они, Органы, очень недоумевали по этому поводу, но поделать ничего не могли, так как подписанная Ими справка – это документ, а документ – должен быть подшит в дело, а делу – должен быть дан ход. В общем, на следующий день я уже возвращался с каторги. Правда, иногда случались и казусы. Например, однажды только-только освободившись, я маленько нагрубил Старцу. Ну и … толкнул его, что ли. Так он тут же «упрятал» меня обратно, причем по тому же самому делу по которому меня только что (благодаря ему) и амнистировали. А сам старик проходил по этому, уже повторному делу – лжесвидетелем. То есть он добровольно признался в первоначальном «лжесвидетельстве под угрозой расправы» благодаря которому меня и амнистировали. Меня, разумеется, тут же «закрыли взад», но у-ж-е не од-но-го! И помирились мы с ним уже в камере. Вернее в карцере. За драку. За совместную.

О личности Летописца вроде бы все. В основном. В общих чертах. Значит, пришла пора поговорить о его стиле (в смысле слога).

Стиль у  Старца был, что называется, еще тот. Это хорошо видно по цитируемым мною высказываниям, вернее – выписываниям, ведь он… только писал! За все время моего пребывания в Глупове (а это в общей сложности около 4 лет) я не услышал от него ни е-ди-но-го слова! Только буквы. В смысле летописей, монографий, доносов и записочек, которые он писал с прямо таки умопомрачительной скоростью! Бывало только-только произнесешь обращенный к нему (устный) вопрос, как в тебя уже летит его скомканный (письменный) ответ! И ответ этот был все-гда неповторимым. В смысле стиля.

Иногда этот стиль был кратким как талант, а иногда – хитрено -… мудрено-… витиеватым как… хитрено-мудрено-витиеватость! И он всегда был диким, неправильным и каким то…старорежимным что ли. Ну а произошла эта столь странная «заточка» стиля еще тогда, в начале Первых Нулевых годов Нулевого века, когда Старец вдруг случайно обнаружил что помимо актов, доносов и поклепов на свете существует и другая литература, например – древне-глуповская. В смысле летописей, сказаний и так далее. И вот, обчитавшись ею буквально до чертиков,  он вдруг неожиданно ощутил что (выражаясь его терминологией) – «…уязвлён тою кривослоговой нескладицей прямо в са-му-ю тю-тель-ку Ду-ха своега многотруднага, и от з-злых, нед-добрых человец пре-мно-го пре-пос-тра-дав-ше-га, и от того алчбой по Красоте изнывшега и в той нескладице тую Красоту и обретшега…». И именно поэтому он тут же уволился со службы и стал тем, кем и стал, то есть – Летописцем. А так как читал он при этом все подряд и без разбору («…дорвавшеся до мудростей писменных…») то и стиль у него выработался соответствующий – всеподрядно-безразборно-разновременной ералаш. И в этом его стиле запросто сочетался вполне современный «…крупнокалиберный пулемет…» с чем-нибудь ветхозаветно допотопным навроде - «…младыхъ отроковиць услада…». А помимо этого в его стиле еще присутствовал  и фольклор всех глуповских времен и поколений. И поэтому в его трудах, по соседству ну скажем с высокопарным «…сударь, вы облажали кончик моей шпаги…», или – «…ты чьих будешь, холоп…», ну или «…господин законопослушный налогоплательщик…» – встречались и простонародные «ёки», «нахи» и «итити», причем в самых разных склонениях и качествах.

А еще… в его стиле… было слово… – «НЕПОТРЕБСТВО». И это слово было с-р-а-з-у всем. Аб-со-лют-но всем. И аб-со-лют-но сразу.

Определений типа «глагол», «наречие», «прилагательное», «существительное» – для этого слова явно не хватало, так как оно покрывала их в-с-е! Да еще и с лихвой. «Непотребство», «непотребствовать», «непотребственно», «неопотребственный» – вот самый краткий перечень его возможных форм и оттенков (и это еще без «непотребством непотребляя», «в непотребывателя непотребывательски» и уж тем более без «непотреби непотребской непотребцу на неопотребление»!). Да и само по себе это слово, даже без всех своих производных, было очень…емким и какому то определенному, однозначному переводу не подлежало. Правда, иногда ты натыкался на цепочку фактов или же Старцевых умозаключений, которые приводили тебя к выводу, что ты, наконец, вроде бы понял истинный, од-но-знач-ный  смысл этого слова, НО – следующий же факт, или умозаключение, разбивали этот вывод вдребезги. Ну, например, в главе о древнем глуповском Роде Пошехонцевых, Старец рассказывает об одной из ярчайших его представителей – Нирване (то есть – Нюрке Пошехонцевой), которая работала  местной глуповской секс-бомбой. На излёте же  своей славной карьеры она секс-бомбила в ночном клубе «Ночная бабочка» (или, пользуясь Старцевой терминологией – «Потёмкин мотыль»). Ее коронным номером был медленный, эротический танец под фонограмму какой то иностранной («бяларускай») песни – «Скажы мене СТОП». Так вот это самое «СТОП» она выдыхала с та-ким том-ным жа-ром, и с та-кой сног-сши-ба-тель-ной грацией, что глуповские мужики прямо таки «…рухали с тамбуретов в долговременное ротораззявленное забытье…». В общем,  номер пользовался колоссальным успехом, но Нирване все же пришлось уйти из клуба и  завязать с карьерой, так как по ночам ее стали подкарауливать и бить глуповские бабы «…оттово што их мужье чрез то нирванкино забытье пересташа над теми своими бабами непотребством по домам помыкати…»! О чём идет речь (в смысле перевода слова «непотребство») вроде бы ясно, и следующий пример это вроде бы даже подтвердит.

В главе о Соловках (это такой остров в глуповском Разливе, смотри карту) Старец рассказывает местную «Легенду о Диких Тунгусах», смысл которой  примерно таков –

- когда-то очень давно завелись на глуповских Соловках Дикие Тунгусы. Были они голыми и черными, а занимались исключительно тем, что приставали к глуповским девкам, которые, несмотря на обилие всевозможных «пляжищ» на берегах самого Разлива, все же предпочитали плавать загорать именно на Соловки («…бо там загар полутше к тельцу пристает…» – добродушно посмеивается при этом Старец). Ну а Дикие Тунгусы их там подкарауливали, нападали и, что называется клали на них поруху. Девки плакали, злились, но у-по-рно про-дол-жа-ли пла-вать за-го-рать толь-ко на Со-лов-ки (кстати - старые Ершовы (местные пакостники и диссиденты) утверждали что никаких Диких Тунгусов не существует, а существуют обычные глуповские парни, которые пробираются на Соловки раньше девок, обмазываются сажей ну а дальше по тексту. Разумеется, никто в это не верил, даже молодые Ершовы, частенько приходившие в город только под утро. Грязные, мокрые и усталые. Впрочем – как и все остальные.). И продолжалось все это много-много веков. Правда с перерывами. Ведь иногда Тунгусы вдруг куда то пропадали. То ли это было связанно с каким-нибудь особо тщательным забором в армию, то ли с каким-нибудь особо большим этапом на каторгу, то ли еще с чем, НО – факт остается фактом – Тунгусы пропадали на-чи-сто. И в это вот межсезонье, вернее – межтунгусье, любому лицу мужского пола было очень опасно приближаться к Соловкам. Я бы даже сказал – смертельно опасно! Ведь по ним рыскали толпы разъяренных девок и искали «…хушь бы е-ди-но-го тунгусика, или плевать кого, дабы отмстить ему сволочю всех своих прежних обид…»! Вобщем – ужас. Ти-хий… у-жас…. И вот как-то раз один иностранный турист (а в Глупове и такие попадались) наплевал на все предупреждения и прямо посреди очередного межтунгусья… поплыл на Соловки! Да еще и  ОДИН! Сло-на е-му, ви-ди-те ли за-хо-те-лось по-смот-реть (посреди острова, в непролазных осиновых джунглях, стоял каменный слон в натуральную величину. А вокруг него были огромные кострища, в которых Дикие Тунгусы жгли по ночам костры, что бы заманивать на их свет доверчивых глуповских девок. А откуда там взялся слон, я расскажу позднее)!… Вот и по-смот-рел. Пр-ридурок.

Где-то через неделю его кое-как  отбили у девок срочно демобилизованные из армии Дикие Тунгусы. Этого еле-еле туристика…. Да еще и еле-еле отбили…. Он был в ужасном состоянии –  всё время плакал, просил его пристрелить и всего боялся. Ну а стал то он таким как раз из-за того, что «…девки над им непотребство учиниша, не по-гну-шав-ше-ся даже его ино–стран-ностью…».

И таким образом из приведенных выше примеров  вроде бы можно сделать вывод о вполне… конкретном и однозначном значении слова «непотребство», НО – следующие примеры  «…расконопатят этот вывод на корню…».

Так, в  главе о стихийном сектантстве  Старец  рассказывает о двух стихийно возникших в Глупове сектах – «Бандуристы Седьмого Дна» и «Свидетели Огненной Воды». Первую из них основал и  возглавил некий  Нестор Шлагбаум, на поверку оказавшийся обычным Ершовым, а вторую – некий Е Ершов («Е» – не в смысле инициала, а просто имя у него такое было – Е), на поверку оказавшийся обычным Шлагбаумом. И далее Старец рассказывает, что арестовали эту парочку - за подделку паспортного режима, судили – за измену родине, а вот посадили - как раз за некие непотребства «…кои они над следователем в камере учиниша…». И речь тут идет явно о чем-то другом.  Видимо. Я надеюсь. Ну и чтобы окончательно «расконопатить» наш первоначальный вывод – приведу еще несколько примерчиков употребления Старцем этого слова.

Донос, которым я упрятал его на каторгу – он тоже назвал непотребством, причем – «злым». А вот  когда я, не привыкший еще к местным железнодорожным средствам передвижения, на одном ну о-очень крутом повороте вылетел из вагончика и чуть было не утонул в придорожной трясине – это тоже было непотребством! Но, во-первых – «добрым», а во-вторых – от слова «по-де-лом». А вот когда, скажем, в очередные великие и независимые правители Большой Земли (а Старец зорко приглядывал не только за Глуповской Страной, но и за всем близлежащим миром) был назначен некий «эсэсовец вова» (глуповское «эсэс» обычно означало – Sекретные  $лужбы, а «вовами» глуповцы называли тех, кто в Них служит, но обо всем этом чуть позже) – Старец и это назвал непотребством,  только от слова «худо», а заодно и как-то… непереводимо резюмировал это происшествие ехидным  – «…ну прямо вынь, да не-о-по-тре-би!…».

Короче говоря, слово это было о-о-очень ёмким и о-о-очень неоднозначно-многопрофильным. И понимать его надо было не как-то определенно, а лишь «в соответствии с композицией».

Но  в Старцевых Трудах и без «непотребства» хватало всякой темноты и мути.

Например, в главе о Глуповских вооруженных силах (в смысле армии) он рассказывает о том, почему в них не было прапорщиков (вообще-то прапорщиков в Глупове было более чем предостаточно. Причем настолько, что они составляли почти треть населения Кацапенковской Слободы. Но, правда, все они были либо пенсионерами, либо какими-то… гражданскими прапорщиками (А Шибячис (это такой местный гоорячий баалтийский паареньс) – был еще и морским. В смысле мичмана. Правда, тоже какого-то гражданского). А произошло это вот отчего –

- когда-то давно, когда прапорщики еще служили в глуповской армии, их всех (видимо для удобства) собрали вместе и сформировали из них отдельный прапорщицкий полк. Затем этот полк переформировали в отдельную прапорщицкую дивизию, которую затем выделили в отдельный род войск, который, в свою очередь, вообще вывели из состава глуповской армии и создали на его основе еще одну – Вторую, Отдельную  Прапорщицкую. А вот потом-то и пришла Беда.

 Старший прапорщик Кацапенко-Старший (главком этой Второй армии) – умер от ран (в смысле грыжи). Его заместитель прапорщик Звездых – ушел на пенсию по состоянию здоровья (в смысле все той же грыжи только меньшей). А прапорщики Генералов и Пряжка (начальник штаба и его зам соответственно) – от всего этого заболели (сошли с ума от радости). И остался от всей Второй Отдельной Прапорщицкой Армии (сокращенно ВОПА) один только младший прапорщик Кацапенко-Младший. А ведь из одного человека (пусть даже и такого) целая армия состоять не может! И поэтому ее расформировали и упразднили (разумеется, с сохранением и наследственной передачей званий) - и вот тут то Старец и пишет эту загадочную фразу – «…и оттово оскудеша многим за зря лежачим не востребством земля наша…». Я долго пытался понять этот «старцизм» (в смысле афоризма, но только Старцевского) но, к сожалению не смог. И тогда я обратился за разъяснением к первоисточнику. Он раздраженно достал из кармана своей «рясы» одно из местных священных писаний (их было несколько), полистал его подчеркнул один из параграфов и швырнул его в меня (разумеется вместе с писанием). Параграф гласил:  

                                 «…ДА БЫСТЬ-

                                       Во всякую руку сущу – прилежащее ей её.

                                       И разлияся оттово равно-увесие на вся

                                       И равно-умерие во всех –

                                                                                 И НЕ ОСКУДЕ!…».

Никаких дополнительных разъяснений я не получил. И смысл всего этого мне до сих пор не известен.

А встречались в его Трудах и еще более загадочные (хоть и короткие) «старцизмы». Ну, например – «много не мало», «редше чем реже», «не счесть числом той липы» и даже -  «в одном ево «однаке» намёков быша на цель-ну-ю тундру»!… И вот по этим причинам (наличие темных мест,  «непотребств», и прочего) – я и не стал просто переписывать какую-нибудь одну из Старцевых летописей[3][3], а решил на их основе (плюс слухи и интуиция) написать свою собственную – Нулевую. Но в отличии от его летописей, где всё, как и положено, расписано по годам, и в отличии от летописи Салтыкова-Щедрина, где речь в основном идет о глуповской Власти, в лице вереницы градоначальников управлявших этим городом в 18 и 19 веках – я решил написать о глуповской истории Нулевого (то есть 20) века, начиная с Первых Нулевых (т. е. 1900-ого плюс-минус несколько) и заканчивая Вторыми Нулевыми (т. е. 2000-ым плюс-минус столько же) годами включительно. И причем сделать это не по годам и даже не по градоначальникам, а по … народу! Да-да, по обычному глуповскому народу во всей его… разно-Родной, то есть – разно-национальной прелести. Начиная с самого большого (по численности) Рода  Сошкиных, и вплоть до Будулая, который был самым малым глуповским Родом, потому что он был Родом сам по себе (правда  в Глупове был  еще и Снежный Человек, который тоже был представлен одним единственным экземпляром, но глуповцы почему то относили его не к Малым Родам, а к одному из Семи Чудес Света, только не к общемировым, а к единственно-истинно-правильным, то есть – Глуповским).

Ну вот вроде бы и все (в смысле прелюдии) – пора переходить к основному повествованию. То есть – к Общим Положениям. Хотя нет! Я же забыл упомянуть еще об одной Старцевской «изюминке»! Ведь помимо всего прочего он же еще был и самым крупным глуповским коллекционером (в смысле марок, монет, манускриптов, оружия и прочей дребедени), и его коллекции были на-столь-ко полны и уникальны, что ему даже выдали соответствующие медали и сертификаты с Местной Выставки Достижений Народного Хозяйства (сокращенно – МВД-НаХ)! Так что старик  был не столь уж однозначной личностью как это могло показаться с первого (и второго, а иногда даже и третьего) взгляда. Ну а теперь –

ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ