|
«Знак вопроса» 2/92 Жизнь, смерть, бессмертие?...
БАЛАНДИН Рудольф Константинович Царство мертвых и мир живых
Вечное мгновение
Идею рая и ада можно истолковать аллегорически.
Наша сознательная жизнь Пребывает в вечном настоящем. Мы сохраняем память о прошлом, но тоже в настоящем и так же думаем о будущем.
Как отметил еще Эпикур, смерть для каждого из нас существует лишь умозрительно. Пока мы живы — ее нет, когда она пришла — нет нас. Мы переживаем не смерть, а ее предчувствие, мысль о ней. Наша смерть будет отмечена сторонними наблюдателями. Для них она — реальность. Для нас — мнимость. Можно предложить гипотезу, основанную на субъективности момента смерти человека. Последний миг для него не прерывается, а переходит в вечность. Текущие события жизни прекращаются, но остается переживание данного мгновения.
В каждый миг бытия мы соединяем настоящее-прошлое-будущее в единый сгусток. И не время течет, как обычно говорят, а сменяются события все в том же вечном настоящем. (Некогда русский физик Н.А.Умов писал: «Течет не время, течем мы — странники этого мира»; хотелось бы добавить: а может быть, и весь мир течет в недвижном настоящем?) Смерть прекращает для умершего поток событий. Остается — вечность...
Конечно, объективно жизнь человека прекращается. Но ведь и жизнь и смерть — индивидуальны. Тут каждый, что называется, сам за себя. Поэтому и точка отсчета — личная, субъективная. Только она нас в данном случае интересует.
Формально рассуждая, при бесконечной делимости времени последний миг действительно может длиться сколь угодно долго. Всегда будет возможность разделить оставшуюся часть надвое и так далее до, бесконечности. Однако если приблизить такую абстракцию к реальности, выясняются два обстоятельства. Первое. В пространстве мы имеем предельные размеры материального объекта, минимальные сгустки материи-энергии: кванты. Признав единство пространства-времени, приходится в таком случае для минимальной порции пространства предполагать и минимальную продолжительность во времени, не равную нулю.
Второе обстоятельство связано с возможностями нашего восприятия наименьших порций пространства и времени. Тут органы чувств человека — явно очень несовершенные «измерительные приборы». Миллионные или даже тысячные доли секунды остаются для нас неуловимыми. Следовательно, .бесконечного дробления предсмертного мгновения ожидать допустимо лишь с ничтожно «алой долей вероятности.
И все-таки последняя вспышка сознания — прощание с жизнью — может быть, необыкновенной, разворачивающей целые каскады событий (воображаемых) и ярких эмоций, зависящих от того, каким пришел человек в это состояние, что раскроет перед ним совесть, неявно ведущая счет добрым и дурным поступкам.
Недаром во многих-религиях существует обряд приобщения к близкой смерти, покаяния и отпущения грехов. Очищение от духовной порчи, скверны дает надежду на умиротворение перед вечным покоем. В идеале такая процедура свидетельствует о милости Божией, открывающей даже грешнику незамутненную злом вечность, уготованную для чистых душ. Однако приходится вспоминать о тех, кто скончался скоропостижно, в катастрофе, во младенчестве, в глубоком сне. Им не дано осмыслить, уловить переход к вечному мгновению. Значит, оно для них отсутствует? Недопустимая несправедливость!
Есть и еще одна «слабина» в концепции вечного мгновения: категорическое несоответствие субъективного переживания и объективного наблюдения. Можно утешаться мыслью о непроходящем последнем миге своего бытия. Но все прочие люди будут бесспорно констатировать смерть. И если субъективно она и не будет ощущаться, то объективное ее существование не вызывает никаких сомнений.
...Великая сила религии — в обращении непосредственно к душе человеческой, к личным переживаниям и чаяниям. Мощь научных идей определяется их доказуемостью, общеобязательностью, опорой на достоверные знания. Там, где соединяются вера и знания, возникает прочнейший сплав, укрепляющий душу и разум. Но там, где вера и знания находятся в противостоянии, непримиримых противоречиях, приходится выбирать самостоятельно, чему отдать предпочтение. В зависимости от склада характера и ума одни отвергают доводы науки, как бы закрывая глаза на реальность; другие вынуждены мужественно отказываться от утешительных религиозных умозрений во имя бесстрастной научной истины.
Наконец, возможна еще одна позиция: признание собственного или даже всеобщего незнания, Такая неопределенность может быть творческой, предполагающей дальнейшие поиски и в религиозных и в научных областях.
Не станем предопределять свою позицию В стремлении осмыслить суть жизни и смерти. Заранее ясно, что к безусловным истинам, исчерпывающим тему до дна, прийти не удастся. Тайну жизни и смерти пытались понять величайшие мыслители всех времен и народов. Даже если кому-то удалось высказать совершенно верные идеи, то как обнаружить их среди множества других? Тут слишком многое зависит от наших личных умственных способностей, знаний, характера.
Возможно, кого-то вполне устраивают традиционные представления о рае и аде, кого-то — атеистический взгляд на смерть как абсолютную и безнадежную реальность, а кого-то — утешительный образ вечного мгновения. Человек, приняв любую из сложившихся концепций, волен отказаться от дальнейших интеллектуальных исканий. Однако более разумно и конструктивно, как мне кажется, избегать в таких вопросах окончательных и безоговорочных ответов. Этв будет умерщвлением живой мысли, превращением ее в холодную окаменелость.
...Отправимся в дальнейшие плавания в безбрежном океане незнания.
Продолжая рассуждения о вечном мгновении, завершающем деятельную жизнь и раскрывающем вечность, невольно приходишь к печальным выводам. В нашем изменчивом мире жизни преобладают... мертвые!
Для многих и многих миллиардов наших предков уже осуществился переход в безвременье. И если каждый из них привнес в мир свою «каплю вечности», то в результате возник поистине океан вне движения, изменений, жизни.
В таком случае события текущей действительности мира живущих — не более чем мимолетные волны в бездонном океане. Возникает образ царства мертвых, где каждый из живых — всего лишь недолгий странник. Вспоминаются некоторые жестокие эпитафии на могильных плитах: «И ты здесь будешь» или «Ты дома, а мы в гостях».
Подобные мысли очень древни. По-видимому, из них исходили древние египтяне в своих представлениях о царстве мертвых. Не случайно же самые грандиозные строения предназначались не живым фараонам, а мертвым. И все-таки, как свидетельствует египетское искусство, культ мертвых не лишал людей оптимизма.
Например, в надгробной надписи сановника Хени (Среднее царство, более 4 тысячелетий назад) есть слова: «О, живущие на земле, любящие жизнь, ненавидящие смерть!» Удивительно, насколько созвучно нашему разуму это обращение из далекой эпохи, из иной культуры, от неродственного народа. Оно близко и понятно нам и словно специально на нас рассчитано.
Судя по всему, египтяне прекрасно понимали величие и «многолюдность» царства мертвых. Но это не примиряло их со смертью. Она была для них страшной и отвратительной: поистине царство необходимости, полнейшей несвободы!
Странным образом иначе представлена смерть в привычной для советского человека философии марксизма-ленинизма. В «Философском энциклопедическом словаре» (1983) П.П.Гайденко пишет: «Для марксистской философии трагизм смерти снимается именно тем, что индивид как носитель всеобщего остается жить в роде... Марксизм-ленинизм — философия оптимистическая: человек и после смерти остается жить в результатах своего творчества, — в этом марксизм видит его действительное бессмертие». Странность тут в том, что реальный трагизм смерти личности, каждого из нас иллюзорно снимается сознанием, что остаются жить другие, будто им, в свою очередь, не придется умирать, и некие продукты труда. Но ведь нормальное сознание подсказывает, что вовсе не в этих людях и вещах продолжает жить умерший человек, а они перестают жить для него. Каждого страшит потеря себя самого, собственного сознания, своей индивидуальной неповторимой жизни.
Вспомним диалектические упражнения Ф.Энгельса: «Отрицание жизни по существу содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом, заключающимся в ней постоянно в зародыше, — смертью... Жить значит умирать».
Вот так, исповедуя диалектику, Энгельс «отменил» жизнь, сведя ее к умиранию. Было бы интересно выяснить, развивая мысль об отрицании жизни, содержащемся в самой жизни, можно ли тот же прием использовать для смерти? Присутствует ли в ней отрицание самое себя? Складывается впечатление, что в этом случае, когда речь идет о смерти индивида, она выглядит безоговорочной реальностью, не содержащей в себе никакого самоотрицания.
Идея смерти как необходимого результата жизни достаточно страшна. Учтем, что в марксизме-ленинизме всегда цель и результат преобладали над средствами. Предполагается, будто к счастливому будущему можно прийти путем насилия, жестокости, подавления свободы личности, убийств. Эта теория не выдержала проверку практикой.
Судя по всему, Энгельс верил в вечность и беспредельность Вселенной. Он даже предполагал: «...у нас есть уверенность в том, что материя во всех ее превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время».
Картина получилась достаточно оптимистичной. Если ограничиться только первым впечатлением. Осмысливая ее, приходишь к печальным выводам. Все-таки получается, что мироздание мертво. Повсюду в нем осуществляется механическое движение мертвой материи. Лишь кое-где кое-когда в этой мрачной бездне сами собой «самовозгораются» редкие отдельные очаги жизни, как темной ночью светлячки, чтобы вскоре угаснуть без следа.
На этом фоне вряд ли утешительными будут такие, например, доводы П.П.Гайденко: «В марксистской философий конечность индивида рассматривается как диалектический момент существования человечества, восходящего в своем поступательном развитии к более совершенным общественным формам выявления «сущностных сил» человека».
Странным видится восходящее движение человечества по бесчисленным ступеням отживших поколений. Куда ведет этот путь? Не в бездну ли небытия? И что означают более совершенные общественные формы и более полное выявление сущности человеческой? Не то ли, что благодаря этим достижениям и выявлениям в XX веке свершились две мировые войны, каждая из которых по числу убитых превзошла все предыдущие войны в истории человечества, вместе взятые?
И еще одно недоумение сохраняется: да ведь и человечество вовсе не бессмертно! Придет пора — возможно не через миллионы, а всего лишь через тысячи лет — и оно исчезнет, как множество других биологических видов. Иначе быть не может: вечной жизнью не наделен не только индивид, но и все индивиды, вместе взятые.
Если жизнь личности — умирание, то и жизнь человечества — то же самое, только длящееся более долгий срок.
...Было бы явным упрощением полагать, что такой вывод заставляет сделать марксистско-ленинское учение, и только. По-видимому, любая материалистическая философская система, предполагающая первичность и абсолютное преобладание в мире материи, преимущественно мертвых небесных тел в безжизненном космическом пространстве, исходит, порой неявно, из признания господства смерти над жизнью.
Мы уже говорили, что современные научные космогонии, признаваемые подавляющим большинством ученых, доказывают, будто Вселенная началась со взрыва. Это ли не торжество разрушения и смерти? Так, может быть, идеалистические философии, отдающие первенство Духу над материей, способны помочь нашему сознанию избавиться от мертвящей косности научного мироздания?
Оглавление: Живое из мертвого или мертвое из живого? Закон сохранения духовной энергии? |
