|
Легенда для взрослых Размышления о потаённом живом Майя Быкова
Глава 1: Литературные прообразы - «Поднимите мне веки!»
« В1986 году уже было под 80, шла в том месте, где спуск к скале. Скала эта у самой тропы, в нескольких метрах от моря. Там тихое, нагретое место. Там «оно» и спало. Варвара Кузьминична, приняв «гада» за нагромождение хвороста, чуть на него не наступила. Животное проснулось и подняло голову. «Боже мой, такая маленькая головка, глаза на меня вытаращило. Головка маленькая, шея тоненькая, а дальше — спина, как столб толстая. Высоко-высоко поднялась головка. Встало оно надо мною, ударило хвостом, когда вставало...» Женщина отступала, отмахиваясь веревкой. «А как стала на него махать, оно начало разматываться, как клубок. Сколько там метров, не знаю. Потом оно пошло к морю».
«Оно», по утверждению информатора, имело нижние и верхние конечности, «руки—ноги». И голос: «Запищало «пи» (издало звук, подобный писку).
Записано все это Н. Лесиной со слов внучки Зозули— Любы Печерикиной, которая тогда в ответ на жалобы Варвары Кузьминичны, сразу же хотела пойти с ней на мыс Мальчин, но та была физически и морально не в состоянии. Люба нисколько не сомневалась, что «гад» реальность. Она боялась, что его уничтожат, и старалась никому об этом не рассказывать. Сама не раз ночевала на Карадаге в надежде на встречу. Когда она повзрослела и стала работать инструктором по туризму, то иногда рассказывала о «гаде». Так что разговоры о коктебельском чуде какие-то были. В ответ она получила историю москвича, геолога Промтова, как он видел в Стене Лагорио (дайка) чудище — огромного змея. Он называл его то «удавом», то «полозом», но размер... отличался от нормального. Писатель И. Ефремов, с которым Люба была дружна, верил в реальность коктебельских «гадов» и сам много рассказывал ей о подобных животных.
Совсем недавно — в 1967 году — Людмила Сегеда, гуляя осенним вечером со щенком в Арматлукской долине, переступила через бревно... Пройдя вперед, она услышала за спиной шум и всплеск. Оглянувшись, увидела, что из одного маленького водоема в другой (разделены земляной перемычкой) переползает огромный змей, толщиной с бревно. Голова его была в одном водоеме, а хвост в другом. На месте же, которое она только что переступила, бревна уже не было...
Далее Б. Ф. Поршнев так комментирует повествование: «Хотя Тургенев вел рассказ к тому, что он тотчас избавился от ужаса, как только узнал от пастухов, что это сумасшедшая (общеизвестно, что ни заболевания такого рода, ни жизнь в экстремальных условиях не может привести к обволошенности тела человека.— М. Б.), которую они уже тридцать лет (!) подкармливают, его память удивительно сохранила реальность, несовместимую с толкованием: рыжее существо смахивало на обезьяну, на самку гориллы, на человекоподобного зверя, оно не обладало даже подобием речи. Мы уже знаем, с кем он повстречался: с обыкновенной русалкой. А испытанный им ужас — это был «панический ужас», т. е. ощущаемый при встрече с паном». Новелла напечатана в полном -собрании сочинений.
Применил ли когда-нибудь Тургенев знание о необычном в природе в своем творчестве? В рассказе «Бежин луг» природа вплотную на мягких лапах подступает к ребячьему костру. Мальчикам все известно, понятно в этом мире, и его тайны — не книга за семью печатями. И русалка, и леший, и водяной — составные части природы — рядом, в нескольких шагах от костра. Почему же страшно говорить обо всем этом?
Поражают детали, конкретные знания: «Леший не кричит, он немой», — роняет Илюша, которому на вид не более двенадцати лет. В примечаниях к т. I издания «Художественная литература» 1975 года приведено: «В ответном письме Е. М. Феоктистову, который видел в «Бежином луге» «бездну удивительных подробностей», каких не встречалось «даже у Гоголя», и хотел, «чтобы над всей этой картиной» возник «какой-нибудь фантастический характер», Тургенев возразил: «...Я вовсе не желал придать этому рассказу фантастический характер...»
В романе «Сто лет одиночества» Г. Маркеса описано много колдовских дел, мифических животных. Меня привлекло такое:
«...В тот день пекло так сильно, что птицы теряли ориентировку и на всем лету, как дробинки, влеплялись в стены или, пробив металлические сетки на окнах» умирали в спальнях.
В каждом дворе устроили западню. И через некоторое время загадочный пришелец был пойман. Две недели спустя... Петру Котес и Аурелиано Второго разбудил среди ночи доносившийся из соседнего двора жуткий плач, похожий на мычание молодого бычка. Когда они вышли посмотреть, что случилось, толпа мужчин уже снимала чудовище с острых кольев, вбитых в дно ямы, прикрытой сухими листьями, и оно больше не мычало. Весило оно, как добрый бык, хотя по величине не превосходило мальчика-подростка; из ран сочилась зеленая вязкая кровь. Тело его было покрыто грубой, усеянной клещами шерстью и струпьями, но в отличие от исчадья ада, виденного священником, части этого тела походили на человеческие... Труп подвесили за щиколотки к одному из миндальных деревьев на площади, чтобы все могли на него посмотреть, а когда он начал разлагаться, сожгли на костре, ибо невозможно определить, кто этот выродок, — животное, которое следует бросить в реку, или христианин, заслуживающий погребения».
содержание 1 2 3 4 |
