На главную

 

 

Книга 1

 

Книга 2

 

Книга 3

 

Книга 4

 

Книга 5

 

Книга 6

 

Книга 7

 

Книга 8

 

Книга 9

 

Книга 10

 

Книга 11

 

Книга 12

 

Книга 13

 

Книга 14

 

Аристотель

МЕТАФИЗИКА

 

 

КНИГА ВТОРАЯ

 

 

 ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

     Исследовать истину  в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно

из  того, что  никто не в со стоянии достичь ее надлежащим  образом, но и не

терпит полную  неудачу, а  каждый  говорит что-то  о природе  и  поодиночке,

правда, ничего или мало  добавляет к истине, но, когда все это складывается,

получается заметная величина. Поэтому если дело  обстоит примерно так, как у

нас говорится в пословице:  "Кто  же не попадет в  ворота [из  лука]?", то в

этом отношении исследовать  истину  легко; однако,  что,  обладая  некоторым

целым,  можно быть не в состоянии владеть частью, - это показывает трудность

исследования истины.

     Но поскольку трудность двоякая, причина ее, быть может, не в вещах, а в

нас самих: действительно, каков дневной  свет  для летучих мышей, таково для

разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее  всего. И справедливо

быть признательным не только тем, чьи  мнения мы можем  разделить, но и тем,

кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине,

упражняя до  нас  способность [к познанию].  В  самом деле, если бы  не было

Тимофея, мы не имели бы многих лирических песен; а если  бы не было Фринида,

то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об истине, -

от  одних мы позаимствовали некоторые мнения,  а благодаря другим  появились

эти.

     Верно также и  то, что философия называется знанием об  истине. В самом

деле,  цель умозрительного  знания  - истина,  а  цель  знания,  касающегося

деятельности,  -  дело:   ведь  люди  деятельные   даже  тогда,  когда   они

рассматривают вещи, каковы они, исследуют не вечное, а вещь в ее отношении к

чему-то  и в настоящее время.  Но  мы не знаем истины, не зная причины. А из

всех  вещей  тем  или  иным свойством  в  наибольшей  степени  обладает  та,

благодаря  которой  такое  же  свойство  присуще  и другим;  например, огонь

наиболее тепел,  потому что он и для  других вещей причина тепла. Так  что и

наиболее  истинно  то, что  для последующего  есть причина  его  истинности.

Поэтому и  начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными:

они  ведь  истинны  не временами и причина их  бытия не  в чем-то другом, а,

наоборот,  они  сами причина  бытия всего остального; так  что  в какой мере

каждая вещь причастна бытию, в такой и истине.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

     Ясно  во  всяком случае, что  имеется некоторое  начало  и  что причины

существующего не беспредельны - ни в смысле беспредельного ряда, ни по виду.

В  самом  деле,  не  может  одно  возникать   из  другого  как   из  материи

беспредельно, например: плоть из земли, земля  из воздуха, воздух из огня, и

так безостановочно; точно так же и то, откуда начало движения, не составляет

беспредельного ряда, например так, что человек приведен в движение воздухом,

воздух - солнцем,  солнце  - враждой, и так далее  без  конца.  Подобным  же

образом  и цель не  может идти в  бесконечность  -  хождение  ради здоровья,

здоровье ради счастья,  счастье  ради чего-то еще,  и  так беспрестанно одно

ради  другого.  И точно  так  же  дело обстоит и  с сутью  бытия вещи. Ибо в

отношении средних  [звеньев], вне которых имеется  что-то последнее и что-то

предшествующее, предшествующее необходимо должно быть причиной последующего.

Если нам надо сказать,  что из этих трех есть причина, то мы  укажем первое,

во всяком  случае  не последнее, ибо то, что в конце,  ни для  чего не  есть

причина; во и не  среднее, ибо оно причина только  одного (при этом не имеет

никакого  значения,  будет  ли  одно  среднее  или  больше,  бесконечное  ли

множество  средних [звеньев] или конечное). У беспредельного в этом смысле и

у  беспредельного  вообще  все  части  одинаково  средние,  вплоть  до  ныне

рассматриваемой; так что если  нет  ничего  первого,  то вообще  нет никакой

причины.

     Но точно так же и по направлению вниз нельзя идти в бесконечность, если

по  направлению вверх имеется начало, так, чтобы из огня возникала вода,  из

воды - земля, и  так беспрестанно какой-нибудь другой род. В  самом  деле, в

двух смыслах  можно  говорить, что одно  возникает из  другого  (помимо  тех

случаев,  когда "одно из  другого" означает "одно  после  другого", например

олимпийские  игры  "из"  истмийских):  или  так,  как  из мальчика,  который

изменяется,  - взрослый мужчина, или  так, как воздух  из воды. Говоря  "как

взрослый мужчина из мальчика", мы имеем в виду "как возникшее - из того, что

прежде возникало, или завершенное  - из того, что прежде завершалось" [здесь

всегда   есть   что-то  промежуточное:   как  между  бытием  и  небытием   -

возникновение, так и  возникающее - между сущим и не-сущим; ведь  учащийся -

это становящийся  знаток, и именно это мы  имеем в виду, когда  говорим, что

"из"  учащегося  возникает  знаток). А  "как  из  воздуха -  вода"  означает

возникновение через уничтожение одного из них.  Поэтому  в первом случае нет

взаимного перехода, и взрослый мужчина не становится мальчиком (ибо здесь из

возникновения  возникает  не  то,  что находится в возникновении,  а то, что

существует после возникновения; и  точно так же день - "из" утра, потому что

день - после утра, и поэтому утро не может возникать  из  дня). А  во втором

случае имеет место взаимный переход. Но и в том и в другом случае невозможно

идти  в   бесконечность.  Действительно,   в  первом  случае   промежуточное

необходимо  имеет  конец,  а  во втором  одно  переходит  в  другое;  причем

уничтожение одного из них есть возникновение другого.

     Вместе с тем  первое, будучи  вечным,  не может  уничтожиться; в  самом

деле,  так  как возникновение  по  направлению  вверх  не  беспредельно,  то

необходимо, чтобы не  было вечным то, из чего как из первого возникло что-то

через его уничтожение.

     Далее, "то, ради чего",  - это конечная цель,  а конечная цель - это не

то, что существует ради другого, а то,  ради чего существует другое; так что

если будет такого рода последнее, то не будет  беспредельного движения; если

же нет такого  последнего,  то не будет  конечной цели. А те,  кто  признает

беспредельное  [движение] , невольно отвергают благо  как таковое; между тем

никто не принимался бы за какое-нибудь дела, если бы не намеревался прийти к

какому-нибудь пределу. И  не  было бы ума у поступающих  так,  ибо тот,  кто

наделен  умом,  всегда  действует  ради чего-то,  а  это  нечто-предел,  ибо

конечная цель есть предел.

     Но точно так же и суть бытия вещи нельзя сводить к другому определению,

более пространному: ведь предшествующее определение  всегда есть определение

в большей  мере, а  последующее-нет; если же первое не есть определение сути

бытия вещи,  то  еще  менее  последующее.  Далее,  те, кто  так  утверждает,

уничтожают знание: ведь невозможно знать, пока  не доходят  до неделимого. И

познание  [в  таком  случае]  невозможно,  ибо как  можно  мыслить  то,  что

беспредельно в этом смысле? Ведь здесь дело не так  обстоит, как с линией, у

которой  деление,  правда,  может  осуществляться безостановочно, но которую

нельзя  помыслить,  не прекратив его;  так  что,  кто  хочет  обозреть ее  в

беспредельной  делимости, тот не может исчислять ее отрезки. Но в движущейся

вещи необходимо мыслить и  материю.  И ничто  беспредельное  не  может иметь

бытие;  а   если  и  не  так,  то  во  всяком  случае  существо  (to  einai)

беспредельного не беспредельно.

     С другой стороны, если бы были  беспредельны по количеству виды причин,

то и в этом случае не было бы возможно познание: мы считаем, что  у нас есть

знание тогда, когда мы познаем причины;  а беспредельно  прибавляемое нельзя

пройти в конечное время.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

     Усвоение  преподанного  зависит  от  привычек  слушателя;  какие  у нас

сложились привычки, такого изложения мы и требуем, и то, что говорят  против

обыкновения, кажется  неподходящим, а из-за непривычности - более непонятным

и  чуждым, ибо  привычное  более  понятно.  А  какую  силу имеет  привычное,

показывают законы,  в  которых то, что  выражено в форме  мифов и  по-детски

просто, благодаря привычке имеет большую силу, нежели знание самих законов .

Одни не воспринимают преподанного, если излагают  математически, другие-если

не приводят примеров, третьи требуют, чтобы приводилось свидетельство поэта.

И одни хотят,  чтобы все  излагалось  точно, а  других точность тяготит  или

потому,  что  они не  в состоянии связать  [одно с другим],  или потому, что

считают  точность мелочностью. В  самом деле,  есть у точности что-то такое,

из-за  чего  она  как  в  делах,  так  и  в рассуждениях  некоторым  кажется

низменной. Поэтому надо приучиться к тому, как воспринимать  каждый предмет,

ибо  нелепо  в  одно и то же время искать  и звание,  и способ его усвоения.

Между тем нелегко достигнуть даже и одного из них.

     А математической точности нужно требовать не для всех предметов, а лишь

для нематериальных. Вот почему этот способ  не подходит для рассуждающего  о

природе, ибо  вся природа,  можно сказать,  материальна.  А потому  надлежит

прежде всего рассмотреть, что такое природа.  После этого станет ясным и то,

чем занимается учение о  природе,  <есть ли исследование причин и начал дело

одной или нескольких наук>.

 

 

 

   

На главную