На главную

Оглавление

 


«НАЧАЛО ОТЕЧЕСТВА»


ГЛАВА IV.     ВЫСОКОЕ СТРЕМЛЕНИЕ

 

«Города, величеством сияющие...»

 

Родная земля сохранила для нас не только небольшие свитки бересты или совсем маленькие ювелирные украшения — перстни, подвески, бусины... Она заботливо укрыла и сберегла целые древние города — основания и отдельные части крепостных стен, валов и рвов, фундаменты громадных соборов, остатки деревянных усадеб, мощеные улицы и площади... Городов на Руси было много.

 

Еще в первой половине IX века, когда в землях восточных славян появились знавшие почти весь тогдашний мир викинги, Русь, поразившая их богатством, навсегда вошла в скандинавские саги под именем Гардарик — «страны городов». Главнейшими среди них были Киев, Новгород, Смоленск, Полоцк, Рязань, Суздаль...

 

Много легенд и сказаний связано с основанием старейшего русского города Киева — «матери градов русских». История его возникновения уже в летописные времена — в XI— XII столетиях — терялась в глубине веков, и потому в «Повесть временных лет» попали не точные известия, а рассказ, сплетенный из противоречивых преданий.

 

«И были три брата: один по имени Кий, другой — Щек и третий — Хорив, а сестра их была Лыбедь, — записал летописец услышанное от кого-то предание. — Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по нему Хоривицей. И построили городок во имя старшего своего брата, и назвали его Киев. Был кругом города лес и бор велик, и ловили там зверей. И были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами...

 

Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком, — продолжает дальше, возражая каким-то противникам, летописец. — Был де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: «На перевоз на Киев». Однако, если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царь-граду! А между тем Кий этот княжил в роде своем и ходил он к царю — не знаем только к какому царю, — сожалел ученый монах, понимая, что в этом большая слабость его рассуждений, — но только знаем, что великие почести воздал ему, как говорят, царь, при котором он приходил».

Первоначально Киев занимал небольшую площадь, но со временем она расширилась. К концу X века он уже вошел в число богатейших городов Европы и ему стало тесно в границах старых укреплений. Князь Владимир Святославич решил соорудить вокруг Киева новую оборонительную стену. Прорезанные в ней южные ворота получили название Софийских. Перед ними был сооружен глубокий ров, наполненный водой. А для проезда в город был сооружен основательный каменный мост.

 

Центральным сооружением «города Владимира» стала прекрасная Десятинная церковь, богато украшенная мраморными колоннами и плитами. Для строительства ее были выписаны на Русь византийские мастера.

 

В первой половине следующего, XI века вновь начинаются в Киеве грандиозные строительные работы. «Заложил Ярослав город велик, у него же града суть Золотые врата, заложил и церковь святой Софии, митрополию, а затем церковь святой Богородицы, а затем монастырь святого Георгия и святой Ирины...» Такое сообщение помещено в «Повести временных лет» под 1037 годом. Оборонительные валы «города Ярослава» непосредственно примыкали к укреплениям «города Владимира» — так создавалась единая в своей преемственности система оборонительных сооружений Киева.

 

Трое ворот вели в «город Ярослава». Главными являлись Золотые ворота, окруженные валами высотой в 14 метров! Золотые ворота и законченный вскоре Софийский собор стали новыми символами русской столицы. Величественная — «о тринадцати верхах» (куполах)!—София Киевская была богато украшена на щедрые пожертвования Ярослава Мудрого «золотом, серебром и сосудами церковными».

 

«Ум человеческий не в силах ее обнять!» — воскликнул путешественник-иностранец, пораженный великолепием храма.

 

13 куполов Софии, могучая ступенчатая пирамидальность огромных и словно перетекающих друг в друга архитектурных объемов — все это поражало и действовало на душу средневекового человека, по точному определению Карла Маркса, «как нечто материальное».

 

Киев гордился Софией, «дивной всем окружным странам», а София увеличила безмерно славу Киева, в котором было в период расцвета 400 церквей!

 

Размах каменного строительства в русской столице был невиданным. Во второй половине XI — начале XII века идет интенсивная застройка восточной части «города Ярослава» — Михайловской горы. Расположенный здесь Михайловский монастырь был окружен земляными укреплениями. Эта часть Киева получила название «города Святополка».

 

Центральная укрепленная часть Киева — «гора» — занимала большое пространство и не знала себе равных во всей Европе. Жили здесь самые богатые киевляне — князь с ближними дружинниками, духовенство, бояре, купцы. «Гора» со всех сторон была окружена посадами, крупнейшим из них был знаменитый Подол, где обитали ремесленники да мелкий торговый люд. На Подоле находилось торговище — самая древняя и большая торговая площадь Киева. А всего в городе насчитывалось 8 рынков — таков был размах торговли в древнерусской столице.

 

Со всех сторон Киев был окружен кольцом монастырей и укрепленных поселков — охранять подступы к столице понуждала суровая внешняя опасность.

 

Строилась не только столица — работа мастерам древоделам и каменотесам была практически во всех русских городах. Растущее величие Руси явственно проглядывает и в могучей Софии Новгородской, построенной в северном Господине-городе сыном Ярослава Мудрого Владимиром. Она словно стала образом растущего Новгорода — могучая, увенчанная шлемовидными куполами, белая, как северный снег, сложная и просторная, как необозримая Новгородская земля...

 

А в другом конце Руси — в Чернигове строг и торжествен стоит построенный (еще за год до Софии Киевской!) Ярославовым братом-соперником Мстиславом собор Спаса. Купола его, устремляясь ввысь с могучего и устойчивого основания, олицетворяли силу поднимающейся Черниговской

земли.

 

Но затем, к XII столетию, каменное строительство на Руси замирает почти на полвека, приостановленное непрерывными распрями правителей. Оно оживает только во второй половине столетия в белокаменном зодчестве Владимиро-Суздальской Руси. В этих краях, где только-только возникла завязь будущего централизованного государства, в суздальских, владимирских, переяславских храмах-богатырях получает новую жизнь древняя традиция.

 

Все они широко и прочно поставлены на родную землю, навечно утверждая свою принадлежность и приверженность к ней. Строгие, увенчанные, как правило, одним куполом-шеломом, они стоят на высоких местах, как чуткие недремлющие стражи родной земли. Видимые отовсюду храмы как бы все время напоминали о себе человеку, не давая ему забыть о церкви, о боге.

 

Внешние украшения этих соборов скромны, а узкие окна подчас напоминают крепостные бойницы... Пройдет полвека, и во многих местах они действительно станут последними оплотами в ожесточенной битве с татаро-монгольскими завоевателями. Так будет в Киеве, Владимире, Рязани и во многих других местах.

 

Северо-Восточная Русь менее чем за один век превратилась из далекого захолустного угла распавшейся киевской державы в семью независимых и сильных, соперничающих со всеми другими землями княжеств. И, принимая от Киева эстафету общерусского первенства, новый стольный град Владимир не мог не украситься величественными соборами, о которых во всех землях говорили бы целые века.

 

Первым из них стал воздвигнутый при Андрее Боголюбском Успенский собор. Встав на береговой круче в центре города, он словно воцарился над округой, подобно тому как владимирский князь властвовал теперь над многими землями — даже великий Киев склонил перед ним гордую древнюю голову. В новый собор, щедро украшенный золотом, серебром, «многоразличными иконами, дорогим каменьем без числа и сосудами церковными», поместили главную русскую святыню — икону Владимирской богоматери, некогда привезенную на Русь из Византии. Окруженная церковным великолепием богоматерь, как тогда верили, охраняла и берегла княжество.

 

Преемник Андрея Боголюбского Всеволод распорядился построить во Владимире еще один собор — Дмитриевский. Он был воздвигнут всего за 4 года. Царственная внешность белокаменной громады, сплошь изукрашенной фантастической скульптурной резьбой по камню, никого не могла и до сих пор не может оставить равнодушным.

 

Мощное четырехстолпное тело собора символизировало силу растущего год от года Владимирского княжества, правитель которого мог «Волгу веслами расплескать и Дон шеломами вычерпать». А вознесенный ввысь круглый барабан главы собора, увенчанный шлемовидиым куполом, явственно говорил каждому, кто бросал взгляд на храм, о единовластии, столь необходимом Руси перед лицом многочисленных врагов.

 

Строили Дмитриевский собор русские мастера да несколько греков. Когда задумывали строительство, то сначала намеревались пригласить мастеров «из немец». Но скоро отказались от этой мысли, зная тяжеловесность многих западных соборов, их несоответствие русским представлениям о красоте.

 

Мастера, призванные из ближних и дальних мест, не подкачали. Строить решили не из плоского темного кирпича-плинфы, как в Киеве или Царьграде, а из неповторимо-белого камня, кубы которого с изумительной точностью пригоняли один к другому. Потому и получился храм невиданно красивым.

 

Но мало этого! Все четыре стороны собора и мощный барабан, стоящий на его могучих плечах, были покрыты искусной резьбой, мерцающей издалека, словно богатая парчовая одежда. Резала камень большая артель в 40 человек. Были среди камнерезов, как угадывается по манере и технике работы, несколько греков и болгар, но большинство составляли русские мастера, ибо во многих скульптурах, каменных узорах, изображениях зверей и птиц проглядывают многовековые традиции русского прикладного искусства, не имеющие подобий в других странах.

 

Строители знали, как строят храмы в иных землях, и применили эти знания, когда воздвигали Дмитриевский собор. Но и византийские, и западно-европейские влияния, хотя и угадываются подчас в его линиях и объемах, были переплавлены мастерами в самобытное русское зодчество.

А в промежутке между строительством Успенского и Дмитриевского соборов, соперничающих в величавом мужестве  и высказывающих своей  архитектурой  редкую силу  и уверенность, была построена на излучине реки Нерли церковь Покрова.

 

По преданию, Андрей Боголюбский указал воздвигнуть ее после смерти любимого сына, чтобы . утешиться в своей печали.

 

Храм этот сохранился до наших дней благодаря счастливой случайности. В конце XVIII века игумен соседнего Боголюбова монастыря добился у владимирского епископа разрешения на... разрушение малодоходной церкви. Из ее кирпича предполагалось быстренько построить собор где-нибудь на бойком месте — там доход попам будет побольше. К нашему счастью, не сошлись в цене заказчик и подрядчик: скупость заспорила с алчностью, и дело зашло в тупик. Храм сохранился!

 

На всей Руси нет строения поэтичнее и светлее! Можно ли в холодном камне выразить и слить воедино нежность и печаль, светлую грусть и спокойные глубокие мысли о человеческом бытии? Можно ли облечь их сдержанным величием и сказочной невероятной простотой архитектурной формы, легко преодолевающей тяжесть камня?

 

Тот, кто видел храм Покрова на Нерли, ответит утвердительно.

 

Собор этот, нерасторжимо слитый с окружающей природой, как бы являет нам собрание лучших человеческих чувств, гениально выраженных великим архитектором русской древности. Они застыли в его загадочно-простых пропорциях, но пробуждаются в душе каждого, кто смотрит на устремленные ввысь летучие — и в то же время спокойные — линии...

 

Постройка величественного храма, затейливо украшенного княжеского дворца или мощного детинца были событиями в жизни княжества, а то и всей Русской земли. Потому упоминания об этом и попадали на пергаментные страницы летописей. А то, что было обыденно и привычно, из чего сплеталась канва каждодневной жизни людей в сотнях городов и тысячах сел, мало интересовало летописца. Понятна и объяснима запись о закладке «города Ярослава»—какое событие свершилось! Но кому придет в голову подробно описывать на дорогом пергаменте долговечными чернилами устройство дома, в котором живет простой горожанин или сельский смерд? Кривые улицы городов были тесно уставлены тысячами таких жилищ — какой же интерес сообщать о них читателю, который сам ежедневно видел их? Лишь иногда мелькнет в летописи упоминание о «избе» или «истобке», в которой томился герой какого-нибудь рассказа или свершилось черное злодеяние, но объяснять ее устройство и в голову не приходило: кто ж этого не знает?

 

Но прошли века, и то, что было привычным бытовым окружением древнего человека, исчезло, истлело, сменилось новыми формами и... стало тайной! Открывать ее пришлось долгой упорной работой многих ученых — археологов, этнографов, историков архитектуры...

 

Где жил простой человек — землепашец, ремесленник? Как устраивал жилище тот, кто был побогаче, — хитрый торговец или мелкий феодал, княжий слуга или поп-грамотей? Как выглядел древний дом? Как он строился и менялся со временем? Теперь   благодаря   усилиям   ученых   многое   стало   известным.

 

На юге, в Киевской земле и вокруг нее, во времена Древнерусского государства главным видом жилища была полуземлянка. Строить ее начинали с того, что рыли большую квадратную яму-котлован глубиной примерно в метр. Потом вдоль стенок котлована начинали сооружать сруб, или стенки из толстых плах, укрепленных врытыми в землю столбами. Сруб возвышался из земли тоже на метр, а общая высота будущего жилища с надземной и подземной частью достигала, таким образом, 2—2,5 метра.

 

С южной стороны в срубе устраивали вход с земляными ступенями или лесенкой, ведущей в глубину жилища.

Поставив сруб, принимались за крышу. Ее делали двухскатной, как и у современных изб. Плотно покрывали досками, сверху накладывали слой соломы, а потом толстый слой земли. Стены, возвышавшиеся над землей, тоже присыпали вынутым из котлована грунтом, так что снаружи и не видно было деревянных конструкций. Земляная засыпка помогала удержать в доме тепло, задерживала воду, предохраняла от пожаров.

Пол в полуземлянке делали из хорошо притоптанной глины, досок же обычно не настилали.

 

Покончив со стройкой, принимались за другую важную работу — сооружали печь. Устраивали ее в глубине, в дальнем от входа углу. Делали печи каменными, если водился какой камень в окрестностях города, или глиняными. Обычно они были прямоугольными, размером примерно метр на метр, или круглыми, постепенно сужающимися кверху. Чаще всего в такой печи было только одно отверстие — топка, через которую закладывались дрова и выходил прямо в помещение, согревая его, дым. Сверху на печке устраивали иногда глиняную жаровню, похожую на громадную, намертво соединенную с самой печью глиняную сковороду, — на ней готовили пищу. А иногда вместо жаровни делали отверстие на вершине печи — туда вставляли горшки, в которых варили похлебку.

 

Вдоль стен полуземлянки устраивались лавки, сколачивались дощатые лежанки.

 

Жизнь в таком жилище была непростой. Размеры полуземлянок невелики — 12—15 квадратных метров, в непогоду сочилась внутрь вода, постоянно разъедал глаза жестокий дым, а дневной свет попадал в помещение, только когда открывалась маленькая входная дверь. Поэтому русские умельцы д ре воде л ы настойчиво искали пути улучшения жилища. Пробовали разные способы, десятки хитроумных вариантов и постепенно, шаг за шагом добились своего.

 

На юге Руси упорно работали над совершенствованием полуземлянок. Уже в X—XI веках они стали более высокими и просторными, словно подросли из земли. Но главная находка была в другом. Перед входом в полуземлянку стали сооружать легкие тамбуры-сени, плетеные или дощатые. Теперь холодный воздух с улицы уже не попадал прямо в жилище, а прежде немного согревался в сенях. А печь-каменку перенесли от задней стенки к противоположной, той, где был вход. Горячий воздух и дым из нее выходили теперь через дверь, попутно согревая помещение, в глубине которого стало чище и уютнее. А кое-где появились уже и глиняные трубы-дымоходы.

 

Но самый решительный шаг древнерусское народное зодчество сделало на севере — в новгородских, псковских, тверских, полесских и иных землях.

 

Здесь жилище уже в IX—X веках становится наземным и срубные избы быстро вытесняют полуземлянки. Объяснялось это не только изобилием сосновых лесов — доступного всем строительного материала, но и другими условиями, например близким залеганием грунтовых вод, от которых в полуземлянках господствовала постоянная сырость, что и вынудило отказаться от них.

 

Срубные постройки были, во-первых, гораздо просторнее полуземлянок: 4—5 метров в длину и 5—6 в ширину. А встречались и просто громадные: 8 метров в длину и 7 в ширину. Хоромы! Размер сруба ограничивался только длиной бревен, которые можно было найти в лесу, а сосны росли"высоченные!

 

Перекрывались срубы, как и полуземлянки, крышей c земляной засыпкой, а каких-либо потолков в домах тогда не устраивали. К избам часто примыкали с двух, а то и с трех сторон легкие галереи, соединяющие две, а то и три отдельно стоящие жилые постройки, мастерские, кладовые. Таким образом, можно было, не выходя на улицу, пройти из одного помещения в другое.

 

В углу избы помещалась печь — почти такая, как в полуземлянке. Топили ее, как и прежде, по-черному: дым от топки шел прямо в избу, поднимался вверх, отдавая тепло стенам и потолку, и выходил через дымовое отверстие в крыше и высоко расположенные узкие оконца наружу. Натопив избу, отверстие-дымоволок и маленькие оконца закрывали дощечками-задвижками. Лишь в богатых домах оконца бывали слюдяные или — совсем редко — стекольчатые.

 

Много неудобств доставляла обитателям домов сажа, сначала оседавшая на стены и потолок, а потом падавшая оттуда большими хлопьями. Чтобы хоть как-то бороться с черной «сыпухой», над лавками, стоявшими вдоль стен, устраивались на 2-метровой высоте широкие полки. На них-то и падала, не мешая сидящим на лавках, сажа, которую регулярно убирали.

 

Но дым! Вот главная беда. «Горести дымные не терпев, — восклицал Даниил Заточник, — тепла не видати!» Как бороться с этой всепроникающей напастью? Умельцы строители нашли выход, облегчивший положение.

 

Стали делать избы очень высокими — 3—4 метра от пола до крыши, гораздо выше, чем те старые избы, что сохранились еще в наших деревнях. При умелом пользовании печью дым в таких высоких хоромах поднимался под крышу, а внизу воздух оставался мало задымленным. Главное — хорошо протопить избу к ночи. Толстая земляная засыпка не давала теплу уйти через крышу, верхняя часть сруба хорошо прогревалась за день.

 

Поэтому именно там, на 2-метровой высоте, стали устраивать просторные полати, на которых спали всей семьей. Днем, когда топилась   печь  и  дым  заполнял  верхнюю  половину   избы,   на полатях никого не было — жизнь шла внизу, куда все время поступал свежий воздух с улицы. А вечером, когда дым выходил, полати оказывались самым теплым и удобным местом...

 

Так жил простой человек.

 

А кто побогаче, строил избу посложнее, нанимал лучших мастеров. В просторном и очень высоком срубе — деревья для него выбирали в окрестных лесах самые длинные — делали еще одну бревенчатую стену, делившую избу на две неравные части. В большей все было как и в простом доме — слуги топили черную печь, едкий дым поднимался вверх и согревал стены. Согревал он и ту стенку, которая разделяла избу. А эта стена отдавала тепло в соседний отсек, где на втором этаже устраивалась спальня. Пусть было здесь не так жарко, как в задымленном соседнем помещении, но зато «горести дымной» не было вообще. Ровное спокойное тепло текло от бревенчатой стены-перегородки, источавшей к тому же приятный смолистый запах.

 

Чистые и уютные получались покои! Украшали их, как и весь дом снаружи, деревянной резьбой. А самые богатые не скупились и на росписи цветные, приглашали умельцев краснописцев. Веселая и яркая сверкала на стенах сказочная красота!

 

Дом за домом вставал на городских улицах, один другого затейливее. Быстро множилось и число русских городов, но об одном стоит сказать особо.

 

Еще в XI веке возникло укрепленное поселение на 20-метровом Боровицком холме, который венчал остроконечный мыс в месте впадения речки Неглинной в Москву-реку. Холм, разбитый естественными складками на отдельные участки, был удобен и для заселения, и для обороны. Супесчаные и суглинистые почвы способствовали тому, что дождевые воды с обширной вершины холма сразу скатывались в реки, земля была сухой и пригодной для разного строительства.

 

Крутые 15-метровые обрывы защищали поселок с севера и юга — со стороны Неглинной и Москвы-реки, а на востоке его отгораживали от прилегающих пространств вал и ров. Первая крепость Москвы была деревянной и много веков назад исчезла с лица земли. Археологам удалось найти ее остатки — бревенчатые укрепления, рвы, валы с частоколом на гребнях. Занимал первый детинец лишь небольшой кусочек современного московского Кремля.

 

Место, выбранное древними строителями, было исключительно удачным не только с военной и строительной точек зрения.

 

На юго-востоке прямо от городских укреплений к Москве-реке спускался широкий Подол, где располагались торговые ряды, а на берегу — постоянно расширявшиеся причалы. Издалека видимый шедшим по Москве-реке ладьям городок быстро стал излюбленным местом торговли для многих купцов. Оседали в нем ремесленники, обзаводились мастерскими — кузнечными, ткацкими, красильными, сапожными, ювелирными. Увеличивалось число строителей-древоделов: и крепость надо устраивать, и тын городить, причалы сооружать, улицы мостить деревянными плахами, дома, торговые ряды и храмы божьи отстраивать...

 

Раннемосковское поселение быстро росло, и первая линия земляных укреплений, сооруженная в XI веке, скоро оказалась внутри расширявшегося города. Поэтому, когда город занял уже большую часть холма, были воздвигнуты новые, более мощные и обширные укрепления.

 

К середине XII столетия город, уже вполне отстроенный, стал играть важную роль в обороне растущей Владимиро-Суздальской земли. Все чаще появляются в пограничной крепости князья и воеводы с дружинами, останавливаются полки перед походами.

 

В 1147 году крепость впервые упомянута в летописи. Князь Юрий Долгорукий устроил здесь военный совет с союзными князьями. «Приди ко мне, брате, в Москов», — написал он своему родственнику Святославу Олеговичу. К этому времени город стараниями Юрия был уже очень хорошо укреплен, иначе князь не решился бы собирать здесь своих соратников: время было неспокойное.

 

Тогда никто не знал, конечно, великой судьбы этого скромного города.

 

В XIII веке он будет дважды стерт с лица земли татаро-монголами, но возродится и начнет сначала медленно, а потом все быстрее и энергичнее набирать силу.

 

Никто не ведал, что маленький пограничный поселок Владимирского княжества станет сердцем возрожденной после ордынского нашествия Руси.

 

Никто не знал, что он станет великим городом земли и к нему обратятся взоры человечества!..

 

 

 

На главную

Оглавление