|
«Чудеса и Приключения» 6/95 Тайны Янтарной Комнаты
Василий ЗАХАРЧЕНКО
17 сентября 1941 года в 4 часа дня 13-я армия гитлеровского вермахта, окружая Ленинград, заняла Царское Село. Во дворец, где находилась знаменитая Янтарная комната, ринулись толпы любопытных. Это были солдаты и офицеры немецких войск, испанцы Голубой дивизии. Они не церемонились с реликвией - штыками пытались вырвать части панелей, ломали уникальный паркет на сувениры.
Представители прусской администрации дворцов и парков граф Солмо-Лаубах из Франкфурта и капитан Георг Поенсген из Берлина, ответственные за пополнение военных музеев Гитлера сокровищами оккупированных стран, затребовали охраны, как говорится, от своих.
Шесть солдат из 653-го резервного батальона под командованием унтер-офицера разобрали янтарные панели, зеркала и люстры знаменитой комнаты, разложили их по ящикам. На грузовиках ящики были отправлены на станцию Северная, оттуда поездом в Кенигсберг.
14 октября Янтарная комната прибыла в королевский дворец, в одном из залов которого она была вновь смонтирована под руководством профессора Альфреда Роде, о чем стало известно из заметки в газете «Кенигсбергер Альгемейне Цайтунг» от 13 января 1942 года.
Только через три года, 30 января 1945 года, кольцо советских войск вокруг Кенигсберга замкнулось. Комнату не обнаружили...
С тех пор следы Янтарной комнаты затерялись. И все многочисленные попытки разыскать ее на протяжении пятидесяти лет так и не увенчались успехом. Отдельные исследователи в разных странах, поисковые экспедиции на суше и под водой не дали никаких результатов.
Десятки вариантов, гипотез, трактовок и предположений наслаивались друг на друга, еще более усложняя поиск. Этот процесс продолжается и поныне. Более того, он ширится. Уже напечатаны МНОГИЙ СОТНИ статей в разных странах, вышли десятки книг о судьбе Янтарной комнаты. Однако, как говорится, «воз и ныне там» - местопребывание реликвии не установлено.
Можно предположить, что за полвека надежда найти Янтарную комнату погасла, несмотря на то что оценивается она официально в 50 миллионов долларов. Тем более дворец в Царском Селе восстановлен и проводятся работы по созданию новых панелей из янтарных пластин. Работа эта крайне усложнена: нет ни одного эскиза, ни одной пробы янтаря. Существует лишь черно-белые фотографии и ни одной цветной. А янтарь, как известно, имеет свыше 400 оттенков - т совершенно черного до чисто-белого.
Но и грядущее восстановление Янтарной комнаты не остужает искателей, еще больше разжигая их энтузиазм. Мы столкнулись с проблемой Янтарной комнаты почти случайно несколько лет тому назад. Представшие перед нашими глазами реальные факты сложились в стройную, вполне правдоподобную гипотезу. Мы взяли на себя нелегкий труд проверить ее. Об этом и рассказ.
ЗАПОЗДАЛОЕ ОТКРОВЕНИЕ МАЙОРА ГРУБЫ
Все началось с первого слета аквалангистов в Севастополе. Летом 1980 года сюда слетелись со всех концов страны отчаянные ребята, возглавлявшие клубы подводных искателей. Встретились, чтобы обменяться опытом, обсудить перспективы, послушать добрые советы адмирала Льва Николаевича Митина, возглавлявшего в те дни гидрографическую службу Черного моря.
На борту водолазного катера, вышедшего в залив на практику с аквалангистами, председатель клуба Мединститута из Одессы проговорился:
— Это здорово, что мы живем на юге, на берегу — теплая вода под боком. Но есть у нас один престарелый энтузиаст, он мечтает о северных водах. И знаете, почему?.. Говорит, повинен в печальной истории пропажи Янтарной комнаты. Говорит, не помогают ему восстановить справедливость — найти ее. — Найти Янтарную комнату? Да возможно ли это? — Еще бы, он утверждает, что сам затопил ее...
Такого мы не могли пропустить. Найти танкиста во что бы то ни стало! Так мы познакомились с майором в отставке Дмитрием Ефимовичем Грубой, встретившись с ним на его квартире в Одессе.
Пожилой майор с плотной колодкой наградных ленточек на груди поразил нас своим убедительным рассказом, каждый этап которого он подтверждал очередным документом, выкладываемым на стол из небольшой папки. — Я — танкист. Служил во время войны в 5-й танковой армии, в 249-м армейском батальоне. Командиром взвода, в то время в звании младшего лейтенанта, я участвовал в окружении Кенигсберга. Мы обходили город-крепость с юга, прорываясь к Фришгафскому, ныне Висленскому, заливу. На пути города: Бранево, Фромберг, Толкемицко. Ныне они на территории Польши.
Идем вдоль берега,— вспоминает майор.— Справа — лед залива, слева — небольшая возвышенность. Мороз градусов двадцать... Ведь дело-то было зимой сорок пятого. Выскочили на берег возле Толкемицко — немец бежит. Километрах в двух, глядим, по льду обоз идет. Санный —5—6 подвод. В каждые тяжело груженные сани впряжено по два коня. Цугом идут. Возле саней по два-три немца — охрана. Драпают на Фрищ-гафскую косу — она километрах в восьми. А по ней гитлеровцы бегут из Кенигсберга — другого пути уже для них нету. Командую: «А ну, ребята, огонь по гадам! Не дадим убежать!»
Так из трех танков прямой наводкой мы тот обоз и потопили. Снарядов по 15 выпустили с каждой машины. Подводы шли гуськом, при обстреле заметались, начали разбегаться в стороны. Мы били по всей площади, взламывая лед. Так в ледяном крошеве тонули все: и лошади, и люди.
Позже на берегу человек сорок солдат сдались нам в плен. Среди них был один немец в штатском. Лет пятидесяти, внешне холеный, похож на управляющего. Штатский говорит на плохом русском: — Если сохранишь мне жизнь, секрет раскрою. Большой знаю секрет. — Черт с тобой, говори! Будешь жить... — Ты знаешь, что ты затопил в заливе? Бернштейнциммер — Янтарную комнату. Я не очень знал, что это такое, он объяснил. — А ну, если врешь... — Нет, не вру. Сейчас доказательства будут. И повел он нас уверенно в Кадины. Позже я узнал, что это имение внука Вильгельма II, прусского принца Людвига Фердинанда.
До имения шли метров 300—400. Огромный двухэтажный замок-дворец. Рассказали мне, что жил здесь до войны не только прусский принц, но бывал здесь и «наследник» престола русского великий князь Кирилл Владимирович — двоюродный брат Николая Романова. Он в родстве с прусским принцем. Жена Людвига Фердинанда — родная дочь Кирилла Владимировича, Кира Кирилловна. Потому-то держали здесь типографию газеты не то «Свободная Россия», не то «Русское слово» и эмигрантский русский банк. В типографии стоят печатные машины с русским шрифтом. На двухэтажном здании по-русски надпись: «Банк». Вот те на... думаю, куда нас занесло...
Залы высоченные — метра четыре будут. Все в зеркалах до пола. В шкафах фарфор, посуда, хрусталь, фужеры и вазы. И стол, как есть, накрыт. Хоть сразу садись, хозяева внезапно сбежали — говорят, за час до нашего прихода.
А немец говорит: «Идем в подвал». . Проходим галерею, входим в подземный зал. Немец словно привычно подводит нас к стене и говорит: «Ломай, стена здесь в один кирпич уложена». Ломаем стену. Кирпич красный, свежий. А штукатурка едва застыла. Стена сама сыплется. Вот те и секрет, думаю.
За стеной, в проломе, деревянные ящики. Огромные, несколько штук. Этак метра полтора на полтора. А высотой метра с два будет. Ломаем доски — несколько слоев плотной бумаги: черная и коричневая. А внутри хрустальные люстры. На хрусталиках — двуглавые орлы сияют. Размером этак 5 на 6 см. Ломаем плоский ящик — роскошные зеркала в золоченой оправе. Рамы упакованы добротно. Мягкие прокладки, распорки.
Немец говорит: «Это от Янтарной комнаты осталось. Всего не увезти. На санях везли только панели с янтарем. Подвод не хватило, а машина по льду не пройдет, провалится. Теперь вы поняли, что вы уничтожили... Панели из янтаря...»
— Что же стало с немцем?
— Мы всех пленных отвели в штаб батальона. Штатский в их числе. Я сообщил о ценностях командиру батальона Кармеляну. А тот по инстанции заместителю командующего 5-й танковой армии. Приезжал, смотрел...
Второй тайник мы открыли несколько позже. Километрах в двух от замка в домике поляка жила русская женщина с ребенком. Немцы угнали ее из России, мы ей помогали, за что она и открыла нам второй секрет. — Под лестницей, что с боковой стороны ведет к замку, замурованы продукты,— объяснила она.
Мы вскрыли тайник — там действительно оказались бидоны с сахаром и разными продуктами, корзины со столовым бельем и многое другое. Надеялись немцы вернуться — да вот не вышло...
— Что же было с вами дальше? — нетерпеливо перебиваю я Дмитрия Ефимовича.
В последующих боях я был тяжело ранен. И было это 17 апреля. Едва выжил. Лежал в четырех госпиталях Германии, Польши. Умирал и лечился долго, до конца 1945 года. И вот видите: живу... Дышу... До Янтарной ли комнаты было мне тогда... Все позабыл... Все перемолотило жестокое время.
Лишь в 1973 году читаю в газете «Известия», что польские студенты разыскивают Янтарную комнату в районе Слуцка.
— Бог мой, да ведь это я затопил ее в заливе!
Столько лет прошло, и только сейчас вспомнил... Немедленно пишу в самые верха — Председателю Верховного Совета Косыгину.
Вот ответ из его канцелярии.— И Груба протягивает мне письмо.
«Ваше письмо от 12 февраля с. г. относительно организации поиска Янтарной комнаты направлено в Министерство культуры СССР (зам. министра тов. Попову В. И.), которое имеет непосредственное отношение к вопросам поиска Янтарной комнаты. 27-2-74 г. Б. Бацапов».
Почти через два месяца пришел ответ из Министерства культуры. Дмитрий Ефимович передает его мне.
«Сообщаем, что Ваше письмо в отношении организации поиска Янтарной комнаты направлено специальной правительственной комиссии под председательством заместителя министра культуры РСФСР тов. Стриганова В. М., занимающейся данной проблемой. В настоящее время Ваше предложение изучается. О принятом решении Вам будет сообщено. Заместитель начальника Управления изобразительных искусств и охраны памятников Д. Н. Кульчинский».
— О принятом решении мне так и не было сообщено,— с грустью констатирует Груба.— Я, проживая на Украине, был вынужден обратиться к зам. Председателя Совета Министров УССР тов. Тронько П. Т. И вот долгожданный ответ от Калининградской геолого-археологической экспедиции, более чем через год после первого письма.
«Информация, содержащаяся в Ваших письмах на имя зам. Председателя Совета Министров УССР тов. Тронько П. Т. и в адрес Министерства культуры РСФСР, поступила для изучения в нашу организацию. Так как для проведения поисковых работ вне территории СССР нужны очень веские доказательства целесообразности таких работ, желательно было бы получить от Вас возможно более полное описание места, откуда двигался обоз, и схемы данного участка, а также возможно полное описание обстоятельств, при которых Вы узнали о том, что в обозе эвакуировались ценности. С уважением начальник Калининградской геолого-археологической экспедиции В. Стороженко. 18 апреля 1975 г.».
— Я дал все необходимые сведения, которыми обладал,— продолжает Дмитрий Ефимович.— На этом моя переписка с вышестоящими организациями прекратилась. Но я на этом не успокоился. Обратился в КГБу Украины. Результат тот же: сначала заинтересовались. Затем ответ:
«На нашей области дело».
Позже был в ЦК КПСС. Беседовал с инструктором отдела культуры. Он весь рассказ записал подробно. Обещал ответить. Но лишь обещал...
Я выслушиваю взволнованный рассказ танкиста. Он уже по званию не младший лейтенант, а майор, к тому же уже в отставке. Я думаю о превратностях судьбы и преступном безразличии лиц, ответственных за поиск величайшего сокровища Родины. Министерство, Комитет безопасности, экспедиция...
Только в декабре 1980 года нам удалось собрать в редакции совещание по Янтарной комнате. В нем приняли участие, кроме представителей редакции, сотрудник Академии наук СССР профессор Е. А. Боярский, сотрудница Калининградской геолого-археологической экспедиции И. И. Мирончук и майор в отставке Д. Е. Груба.
Цель совещания — собрать воедино все имеющиеся сведения об исчезновении Янтарной комнаты и наложить их на версию майора, якобы уничтожившего ее.
Задача не из легких. Предстояло сопоставить все известные даты, вероятности предполагаемого географического перемещения комнаты в условиях военных действий и многое другое. Привожу лишь заключительный вывод, вынесенный совещанием:
«В результате анализа фактов участники совещания пришли к единодушному выводу, что в потопленном в начале 1945 года обозе находятся большие культурные ценности. Значительная вероятность, что на нем находилась демонтированная Янтарная комната. Но, если ценности, имевшиеся на обозе, и не имеют отношения к ней, проведение поиска абсолютно целесообразно».
Итак, впереди подводная экспедиция в район Висленского залива. Но ее еще надо организовать.
НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИСТОРИИ
Первое, что предстояло сделать участникам будущей экспедиции,— это изучить историю и нелегкую судьбу комнаты по отдельным фактам, дошедшим до нас. Начнем с истории.
После своей коронации в Кенигсберге в 1701 году прусский король Фридрих I отдал распоряжение: «Янтарь — восточно-прусское золото — использовать с пользой... для чего самые лучшие куски янтаря употребить на создание янтарного кабинета в Берлине». Работа была поручена мастеру — датчанину Готфриду Вольфраму и двум специалистам по янтарю из Гданьска. Они завершили работу — создали стенные янтарные панели «кабинета» площадью около 50 квадратных метров.
Янтарный кабинет был обустроен вначале в королевской резиденции Шарлотенбурге, а затем в берлинском городском замке.
Здесь, в Берлине, янтарный кабинет впервые увидел Петр I, когда искал союзника в войне против шведов. Он восторженно отозвался о кабинете, и Фридрих охотно подарил комнату, как он выразился, «этому длинному парню из России». Санями с парадным эскортом везли комнату в Россию. Уже при Екатерине 76 гвардейцев на руках за 14 дней перенесли Янтарную комнату вместе с хрустальными люстрами из Зимнего дворца в Царское Село.
Здесь знаменитый архитектор Растрелли, резчик Мартелли и пять мастеров из Кенигсберга «подгоняли» ее к условиям дворца. Стены были высотою 6 метров, а панели — 4 метра. Комнату пришлось дополнять рисованными под янтарь панно, зеркальными колонками, мозаикой из яшмы. Полный комплект комнаты состоял из 22 панно, 24 зеркальных колонн, 4 мозаик из яшмы на тему человеческих чувств, 180 мелких плиток, янтарных украшений: щиты с. головами, 12 тюльпанов, 12 роз, 3 раковины с улитками. К этому надо добавить роскошные хрустальные люстры и настенные бра.
Именно этот комплект и составлял то, что мы называем Янтарной комнатой. Гитлеровцы, захватив ее, отлично понимали подлинную цену украденного богатства. Потому-то между «лидерами» фашистской Германии шла своеобразная борьба за владение сокровищем. Гаулейтор Польши Эрих Кох стремился прибрать его к своим рукам, всеми силами стараясь не выпустить его из Кенигсберга.
Жадный Геринг тянул комнату в свои коллекции в Каренхом. Военные начальники мечтали передать ее в созданный музей армии в Брес-лау, Вроцлаве, в Риге. Министр Востока Альфред Розенберг дальновидно считал Янтарную комнату важнейшим объектом для будущих переговоров с победителями.
Но главным действующим лицом оставался, конечно, фюрер. Для него в крепости Байен возле Линца создавался величайший в мире музей награбленных по всем странам богатств. Созданный фюрером специальный штаб по сбору культурных ценностей работал на протяжении всей войны. Возглавлявший его Карл Хибершток собирал для Гитлера все самое ценное из награбленного, а директор Дрезденской галереи Поссе ездил по всей Европе за экспонатами для гитлеровского музея в Линце. Естественно, и Янтарная комната не могла не состоять здесь на учете.
Единственно, кто сумел сохранить жизнь из всей высокопоставленной шайки фашистских гигантов, был Эрих Кох. Гаулейтор Польши был обнаружен и схвачен англичанами в 1952 году. Лишь в 1958 году состоялся суд на Кохом. Его приговорили к смерти. Однако по состоянию здоровья смертная казнь гаулейтору была заменена пожизненным заключением в тюрьме польского города Борчев. Естественно, Коха запросили о судьбе сокровища.
Кох вначале отрицал, что ему что-либо известно о местонахождении Янтарной комнаты. Затем он давал в разное время самые противоречивые показания: комната осталась в Кенигсберге, находится в одном из имений в бывшей Восточной Пруссии, либо целиком, либо двумя частями вывезена морем через Пиллау вместе с саркофагами Гинден-бурга и его супруги в Центральную Германию, наконец, вывезена по суше через Элблонг и мосты через Вислу опять-таки куда-то в Германию. Кох явно мутил воду вокруг пропажи Янтарной комнаты, не желая сообщить, где она находится.
Точного ответа от Коха не добился и вошедший к нему в доверие польский журналист Славомир Орловский. На протяжении пяти лет он встречался с бывшим гаулейтором в тюрьме. Опять безрезультатно...
Был привлечен телепат Труселевич, пытавшийся разгадать мысли Коха. Он приходит к выводу, что комната не там, где утверждает Кох, а якобы сгорела в подземельях Последского замка, завещанного Кохом своей жене. Этот замок практически уже не существует — он полностью разрушен в годы войны. Таким образом, ответа от Коха так и не удалось получить.
Несколько лет тому назад Кох скончался в Борчевской тюрьме. Он похоронен одновременно, как нам рассказали, в 17 могилах, чтобы поклонники его не могли бы догадаться, где действительно покоится прах бывшего гаулейтора.
А таких поклонников и сегодня немало. Мы сами убедились в этом, когда позже проезжали на автомобиле вместе с майором Груба через Борчево. Десятки западно-германских туристов на автобусах, автомашинах и даже велосипедах посещают этот город, интересуясь всем, что связано с именем Коха.
Таким образом, у нас так и не оказалось четких данных о судьбе Янтарной комнаты. Кох унес их с собой в могилу. Остается лишь изучить изыскания, наиболее приближающиеся к возможной истине.
Начнем с данных о последних днях пребывания комнаты в Кенигсберге. В начале марта 1944 года, после пожара в королевском замке, Янтарную комнату переместили в южное крыло замка, а затем ее запаковали в ящики и перенесли в подвальные помещения. По непроверенным сведениям, зеркала якобы не были запакованы, а потому, возможно, сгорели в августе того же года.
Известно, что в июле 1944 года обер-штурмбанфюреры СС Прютсман и Обрат предлагали перевести комнату на запад Германии, там, где ожидались союзники: лучше им, чем красным... Более того, профессор Роде даже ездил в Саксонию с целью подыскать место для хранения Янтарной комнаты.
Известно также, что Кох категорически настаивал на том, чтобы сокровище оставалось в королевском дворце. Тогда фюрер через Бормана в письме, подписанном в последний день 1944 года, передал Коху запрет на удержание сокровища в Кенигсберге.
3 января 1945 года к профессору Роде прибыл Герхард Штраус. Замок уже горел, по его словам, и он видел ящики с Янтарной комнатой во дворе замка. А уже 14 января, когда советская артиллерия обстреливала Кенигсберг, сын профессора Роде встретил отца и спросил его о судьбе сокровища. — Янтарная комната вывезена в безопасное место,— ответил профессор.
Кольцо вокруг Кенигсберга полностью сомкнулось в конце января. Таким образом, для эвакуации Янтарной комнаты, если она оставалась в Кенигсберге, было около полумесяца.
По некоторым данным, за эти дни комнату вывезли. Не по льду через Самбию — этот путь был забит войсками и беженцами,— а по железной дороге в сторону Польши. Однако известно, что 23 января дорога на Элблонг закрылась. Эвакуация остановилась. Все евреи, сопровождавшие сокровище, были якобы убиты. Транспорт повернул назад. Но куда? Неужели обратно в Кенигсберг, судьба которого была решена? А может быть, в Кадины, в замок Людвига-Фердинанда?!
9 апреля все ходы в королевский дворец были засыпаны, южное крыло его взорвано. На следующий день советские войска ворвались в замок.
Профессор Альфред Роде все это время находился в Кенигсберге. Здесь его и застал советский представитель Министерства культуры, профессор-историк Виктор Брюсов, прибывший в поверженный город уже после Победы над Германией, летом 1945 года.
Его группа разыскивала сокровища, вывезенные немцами с Украины, и он, к сожалению, не интересовался судьбой Янтарной комнаты.
Альфред Роде общался с советским представителем, но, видимо, молчал о главном сокровище. По словам свидетелей, последнее время он часто стремился поговорить с Брюсовым. Окончательный разговор не состоялся...
16 декабря Виктор Брюсов получил сообщение от некоего Эрдмана об одновременной смерти от дизентерии Роде и его супруги. Выяснилось, что Эрдмана, как такового, вообще не существовало. Квартира, где проживает Роде, оказалась перевернутой вверх дном. Прах профессора унесен неизвестно куда. Позже был обнаружен рукописный дневник Роде «Моя исповедь». В нем рассказывалось наряду с другими событиями и о Янтарной комнате. О том, что она не пострадала от английских авианалетов. О том, что в начале 45-го года она была запакована в ящики. Сейчас же...
На этом запись кончается. Последующие страницы дневника были вырваны. След Янтарной комнаты опять уходит в неизвестность.
ЧУДО УЗНАВАНИЯ
Итак, экспедиция... Только она решит окончательно, насколько прав майор Груба, почти через сорок лет возвращающийся к воспоминаниям своей боевой юности. Но ведь за его воспоминаниями встает судьба Янтарной комнаты. Судьба, волнующая сегодня все человечество.
Мы стоим на краю раскрытия одной из величайших тайн нашего времени. Увы, тайны, до сих пор не получившей ответа, несмотря на то, что поисками комнаты заняты десятки энтузиастов в разных странах. Документы, воспоминания немногих свидетелей, письма, сопоставление фактов и, наконец, поиск... Первое — это вернуть Дмитрия Ефимовича к месту событий. Произойдет ли при этом наложение его рассказа на реальную обстановку? Вероятность совпадения может подсказать и раскрыть многое... Ведь сопоставление фактов и дат говорит пока что о правдоподобности версии майора, который сам абсолютно уверен в своей правоте.
Обуреваемые этими мыслями, мы лихорадочно начали готовить экспедицию. Она должна быть организована совместно с поляками — ведь мы будем работать на их территории. Их участие обязательное. К экспедиции надо привлечь наиболее опытных из советских любительских клубов аквалангистов — лучший по оборудованию и опыту подводников. Здесь задумываться не приходилось — бесспорно, это должен быть «Риф» из Воронежа. Мы неоднократно встречались с рифовцами на слетах подводников — прекрасное оборудование, отличные ребята.
И самое главное — многолетний опыт подводных поисков. Они вымывали из ила затонувшие танки, поднимали со дна озер самолеты, исследовали затонувшие корабли... И как всегда — с успехом.
Казалось, все в порядке: подключаем в «дело» харцеров — молодежную организацию Польши — и договариваемся с «Рифом» — Воронеж под боком. Отдел военно-патриотического воспитания и спорта ЦК ВЛКСМ материально поддерживает всю операцию. Но опять-таки лишь через несколько лет смогли мы осуществить нашу первую поисковую экспедицию. Несколько весьма существенных причин помешали нам.
Сперва это были начавшиеся в Польше известные беспорядки. До экспедиции ли в такое время?.. Затем в Москве проходили всемирные Олимпийские игры. Хлопоты, связанные с этим...
— Обождите годик,— внушительно посоветовали нам. Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве еще на год задержал экспедицию.
— Никаких расходов на экспедицию, в страну приезжает молодежь со всего мира...
И вот, наконец, мы едем на автомашине по обсаженным липами узким и извилистым дорогам Восточной Польши на первую разведку по пути предстоящей экспедиции.
Мы — это один из организаторов «Рифа», Виталий Николаевич Латарцев, аскетически подтянутый инженер-электронщик, майор в отставке Дмитрий Ефимович Груба, один из руководителей харцерского движения, жизнерадостный, моложавый подполковник Борис Вашкевич и я, как нарушитель спокойствия. Наш путь из Варшавы во Фромборк — небольшой курортный городок на берегу Висленского залива. Где-то недалеко от него Толкемицко и Кадины — заветный объект взволнованного будущим свиданием с ним майора.
Еще одна остановка. Теперь возле братского кладбища под городом Бране-во. Оно раскинулось рядом с дорогой. В глубине обелиск со скульптурами воинов. А перед ним вправо и влево строгий строй надгробий. Их много, их очень много... Ведь здесь похоронено 31 236 человек. Тела их были свезены на кладбище со всего побережья. Надпись у входа: «Вечная слава героям Советской Армии, погибшим за освобождение Варминской и Мазурской земли». И тысячи надписей на камнях. Не перечесть — смерть брала всех, без выбора. И я читаю без выбора: Родин Николай Семенович, 1919—45 «Светлая память о тебе будет жить в наших сердцах»; Викторас Баумплас 1924—45; Тара-сенко Алексей Степанович «Отцу от детей»; Котлобулатов Алим Хусейнович 1908—45 «От дочерей»; барельеф солдата с чубом, в казацкой фуражке — Русак Александр Николаевич 1899—45. И, наконец, совсем неожиданно: Энрико Вилар 1925-45. Куба.
«Какими ветрами занесло сюда, на скорбное это поле, сына кубинского комуниста?» — думаю я. Да, судьба не выбирает... Не выбирала она и имена 22 польских солдат-разведчиков, попавших в плен к фашистам в небольшой деревушке Подгас. Связав их колючей проволокой, немцы сожгли поляков живьем в амбаре. Скромный памятник вещает об этом.
Вот, наконец, и Толкемицко — небольшой городок, почти рядом с Кадинами.
Дмитрий Ефимович заметно волнуется. Узнает! Конечно... Городок был разрушен всего лишь на одну треть. Но волнение буквально захлестывает майора, когда мы подъезжаем к замку в Кадинах.
Выскочив из машины, Груба" буквально мечется возле роскошного подъезда прекрасно сохранившегося здания. На фронтоне фамильный греб Гогенцоллеров. Ярко-красная черепичная крыша. Широкие окна симметрично в обе стороны от фронтона.
— Вот под этой лестницей мы обнаружили тайник с продуктами,— торопится майор.— Банк был в двухэтажном домике справа, а типография — в том одноэтажном.
Дмитрий Ефимович торопится показать нам подвал. Но ведь нам еще надо познакомиться с хозяином дома.
— Криштов Томашевский,— представляется нам высокий красавец-усач в бриджах и сапогах с лакированными голенищами. Я — директор конного завода в Кадинах. Да, здесь до войны действительно была летняя резиденция Гогенцоллеров, здесь жил прусский принц Людвиг Фердинанд — внук Вильгельма II. Сейчас здесь завод породистых лошадей.
Не зря же сюда часто приезжают немецкие монархисты из ФРГ — полюбоваться последней резиденцией наследника.
— Привет Елене Петушковой. Я часто встречаюсь с ней на нашем конском поприще.
Томашевский царственным жестом приглашает нас в замок. Майор почти привычно устремляется первым. Процесс узнавания поражает нас.
— Вот здесь был роскошно накрытый стол,— говорит он.
— В этой комнате стояла моя постель. Я ведь прожил в Кадинах несколько дней. Спускаемся вниз.
— А вот и подвал, о котором я вам рассказывал. — Кирпичную перегородку уже снесли. Она стояла когда-то здесь — следов не осталось. Видимо, ремонтировали... И не раз»,— продолжает Криштоф.
«Неужели за сорок два года ничего не стерлось из памяти бравого майора?» — думаю я. Нет, ничего... На берегу, а он метрах в 300 от замка, мы отпускаем Грубу в «свободный поиск». Он молча ходит по бетонной дамбе вдоль берега, то всматриваясь в горизонт, у которого протянулась голубая полоска Фришгафской косы, то переводя взгляд на береговые строения.
— Мой танк стоял на этом месте,— наконец разряжается майор. Справа был кирпичный завод — вот он. Слева — водокачка — глядите, ее тоже не снесли. Напротив, на косе, должен был быть маяк. Да вот и он, смотрите, как палец, поднимается над полоской суши.
Мы переводим взгляд по всем объектам, на которые ссылается Дмитрий Ефимович, едва успевая за его словесными указаниями.
Виталий Латарцев вынимает огромный японский фломастер красного цвета и протягивает его майору.
— Давайте, отмечайте на бетоне направление, по которому шла ледовая дорога. И, пожалуйста, поточнее. Эта краска не стирается... Груба долго прицеливается взглядом, переводя его с береговых строений на маяк. Затем склоняется над бетонной плитой с компасом в руках.
— Тридцать градусов западнее прямой линии север-юг. Отсюда прямо на маяк, считайте, восемь километров. Наша цель километрах в двух — как-никак она была в пределах видимости невооруженным взглядом.
Мы у цели... С Борисом и Грубой мы молча ходим по дамбе. В это время Виталий, скинув одежду, устремляется в воду. Мелко... Фигура его, удаляясь, медленно погружается в воду. Где-то там, метрах в двухстах от берега, тонкая фигура Латарцева наконец скрывается в воде.
— Дно жесткое. Ил начинается далеко от берега,— рассказывает Виталий, вернувшись.— Боюсь, что дальше его до черта. Глядите...— И она разжимает руку, показывая на ладони жирноватую черно-серую массу. Все равно мы ликуем. Все увиденное нами полностью совпадает с рассказом майора. Не здесь, а там, далеко от этих берегов,— в Москве.
(продолжение следует) |
