Аномалия - электронная библиотека

Карта Страны

Карта Глупова

Карта Острова

Карта Непреклонска

Мой дом

Собор

Разное

Нулевая Летопись

Прочее

Откроем еще разок карту города Глупова и «закрасим» на ней последние «белые пятна» наших о Нем незнаний.

Самыми крупными «белыми» объектами на ней являются Собор и Небоскребы. О Соборе – чуть позже, а сейчас – о Небоскребах.

Их построили во времена Перестройки, когда всем глуповцам «…вдруг восхотелось поиметь у себя какое-нибудь современное благо цивилизации…».^[1][1] Построить – построили (вернее – ПЕРЕстроили в эти Небоскребы два стареньких особнячка), а что с Ними делать – никто не знал.

Собрали Всеобщий Совет, посовещались и решили – Дальний (он же Северный, он же Окольногородский) Небоскреб использовать как…водокачку, а Ближний (он же Южный, он же Пятоквартальский) отдать под офисы, склады и цеха по изготовлению чего-нибудь небольшого, навроде сувениров для интуристов, а обе Крыши отдать Органам для слежки за Ершовыми. Как решили – так и сделали…. Словом,  обе эти облицованные зеркалами громадины (а «ростом» Они примерно с нашу шестиэтажку!) оказались в Глупове… никому не нужны, и Они, вместо каких-нибудь практических нужд, просто служат напоминанием, о том, что «…не все те блага кои от Цивилизации пришли, к нам на пользу использованы быть могут. Плюс – Вечная Память. Аминь…». 

Теперь – что касается городских кварталов.

Как я уже и говорил, они представляли из себя как бы такие особнячковые периметры с внутренними этническими двориками. Но встречались среди них и исключения. Так, например Шлагбаумское Серенькое было одним сплошным домом-крепостью, с огромным количеством детей, дверей, закоулков, лестниц и… снова дверей. Что, в общем-то, неудивительно, если учитывать невероятную Шлагбаумскую плодовитость и столь же невероятное Абрашкино гадство, ведь все свои тресты, банки и филиалы он организовывал не где-нибудь, а именно в Сереньком. И делал он это так – прорубал  в какой-нибудь стене дыру, вставлял в нее дверь с вывеской, подводил к ней лестницу, потом огораживал все это стеной с бойницами, и… брался за что-нибудь новое (в смысле строительства еще одной конторы, но уже в каком-нибудь другом месте)! Вот отсюда-то и взялась термитно-крепостная архитектура Серенького….

В Ершовой слободе единого внутреннего дворика тоже не было, так как он весь был поделен на отдельные сегменты, отгороженные друг от друга высокими заборами с секретными ходами, переходами,  лазами в подземелье и прочее. Причем практически каждый день, в целях конспирации, Ершовы все это переставляли и перестраивали по-новому….

Квартал «Загранок» тоже не имел внутреннего дворика, так как жившие в нем некогда Шлагбаумы сделали термитник и из него.  А когда они оттуда сбежали, то кварталом завладели Уракины, и «…на посрамление сионизму…» превратили его в один сплошной кабак. Вернее в кабак («Грани»)  они превратили только первый этаж этого термитника, а на втором и втором-с половиной они устроили «Небольшое частное производство товаров первой патриотической необходимости – «ВРАГ НЕ ПРОЙДЕТ»». Там, кстати, выпускались лучшие во всем городе черно-золотые папиросы «Дым Отечества», а также три вида спиртных напитков: водка «Родная»; водка «Зеленый Змий» (она действительно была зеленой, так как настаивалась на укропе и петрушке); и вкусное густое пиво под названием… «Пиво» (кстати, один из цехов этого производства у Уракиных арендует Абрашка. Он там гонит самогон «Как Слеза», в смысле чистоты и прозрачности, но нарочно разливает его в мутные, дымчатые бутылки, и поэтому рассмотреть, что же там за «слеза» в них налита не было никакой возможности. Вот и приходилось покупать, что бы открыть, разлить, и, наконец-то, увидеть)….

Бусурмановка тоже не имела внутреннего дворика, и была одним сплошным зданием.  Но Бусурмановы жили только на его первом этаже, а весь второй был как бы таким кафе под названием «Сакля Горца», на крыше которого (а заодно и на части Городской Стены) они еще и устроили шашлычную «Под открытым небом».…

В Малых Кацапах и Малом Уфимке дворики были, но маленькие, так как Глуповское Машиностроение (располагавшееся именно там) занимало слишком много места….

Что еще?… Ах, да! Я же забыл рассказать об одной особенности города Глупова! Даже – о двух!

Во-первых, Глупов был очень зеленым городом, в котором росло всё и везде. Начиная от картошки, елки и лимона, где-нибудь на крыше, или даже – Стене, и заканчивая розами, осинами и огурцами на Соборной площади… или в центре улицы… или переулка…. Или грибы… на красивом пенечке… где-нибудь на подоконнике… между чертополохом и георгинами… или можжевельником… просто маленьким…. И все это, разумеется, не дикорастущее, а любовно культивируемое. Даже мох. И обязательно в резной каменной (или глиняной) таре. От маленьких горшочков до здоровенных уличных тумб включительно.

Это во-первых. А во-вторых – по городу Глупову можно было ходить не только «низом», но и… «верхом»! Ведь между всеми городскими сегментами, примерно на уровне второго-с половиной этажа (то есть на уровне некоторых мансард, крыш и Стены) были переброшены как бы такие мостки, по которым можно было перейти из одного конца города в другой ни разу при этом не ступив на землю (хотя, конечно, можно было и спуститься, ведь через каждые метров 50 были сделаны лестницы и лифты для лиц льготных категорий, в смысле калек, генералов и сильно беременных женщин). И даже сквозь Собор можно было пройти «верхом». Для этого от Вдовинок были переброшены мостки (на опорах) которые вели к средним Соборным окнам на третьем этаже (как с фасада, так и с тыла), которые на самом деле были не окнами, а…  стеклянными дверями!

А еще одной типично Глуповской архитектурной особенностью, было наличие как бы таких… больших «зонтов» из прозрачного пластика.  И во время сильных ливней (или снегопадов) этими (хранившимися на крышах в сложенном (гармошкой) виде) «зонтами» накрывали все межквартальное пространство города.  И от этого, все его улицы и переулки превращались в как бы такие…тоннели, что ли, в которых всегда было светло и очень красиво (кстати, и мостки и дорога на Городской Стене тоже накрывались подобными «зонтами»). А в тех местах, где эти «тоннели» выходили на площади, «зонты» как бы так… скругливались и доходили до самой мостовой, и в «них» даже были проделаны как бы такие «ворота». Ну, чтоб в «тоннель» можно было зайти, а заодно и выйти.

Что еще можно сказать о Глупове?… Его улицы были шириной метров по десять, переулки – раза в два меньше…. Его особнячки… кстати – я же еще не рассказал об устройстве типичного глуповского особнячка! Значит так –

- еще во времена строительства города под каждый особнячок был выделен квадрат 10 на 10 метров, в который каждая семья была обязана «…плотно-наплотно встроить внешний короб своего будущего жилища. А то, что внутри – цензуре не подлежит…», то есть – внутренности своих хором каждый делал как хотел. Да еще и мог периодически их переделывать, в зависимости от вкуса, моды, или численности домочадцев. Но, между прочим - с «внешним коробом» глуповцы иногда хитрили. Нет, 10 метров в длину (то есть – от соседей до соседей) они конечно «выдерживали, а вот ширину иногда сокращали. Причем иногда даже вдвое. Как это «зачем»?! Да затем, что бы на сэкономленных метрах прямо перед своим особнячком разбить небольшой палисадничек! Или колодец вырыть! Или гараж поставить! Или и то, и другое, да еще с огородиком, столиком, прудиком и увитой плющом и хмелем беседкой для размышлений!

Что еще можно сказать о Глупове? Да вроде бы ничего. А раз так, то идем в Глуповский Государственный Городской Собор.

О Его внешней, узорно-берестяной прекрасности, я уже рассказывал, значит – заострим свой любознательный взгляд на Его не менее прекрасной внутренней восхитительности!

На первом этаже Собора, сразу как входишь, находился большой-большой холл (если смотреть с фасада (то есть – с картинки), то это входная дверь и два окна по ее бокам), который шел до самого Соборного «тыла», где и заканчивался Запасным Выходом.  В этом холле, помимо гардероба, фейс-контроля и сувенирных лавок находился еще и Глуповский Государственный Народный Банк (то есть там стояло несколько тысяч маленьких цифровых сейфов, навроде  наших вокзальных), в котором у каждого глуповца был свой собственный несгораемый счет (в смысле ячейки). Слева от холла (два боковых фасадных окна, и все (кроме последнего) – на Западной Соборной стене) находился Глуповский Городской Государственный Океанариум. Он состоял из огромного количества аквариумов со в-с-е-м-и обитателями в-с-е-х глуповских водоемов – от гидр и инфузорий, до циклопов и саламандеров включительно! И около каждого из них была табличка с описанием того гада, который в нем сидит (но там, конечно же, были аквариумы и с обычными аквариумными рыбками (например, с нечестно выманенными у меня лялиусами и фундулопанхаксами) и их было даже больше чем всех этих гадов вместе взятых, просто говорить об этом вслух было… не принято). А еще там были стульчики для наблюдений, цветы, небольшие деревья, настоящие живые бабочки и много-много покоя. 

Справа от холла такое же большое, как и Океанариум, помещение занимал Центральный Глуповский Универсам. Там продавалось в-с-ё, от спичек до самых последних моделей «Драндулета» и плавсредств типа «корабль».

Последние окна на Западной и Восточной Соборных стенах первого (как впрочем, и всех остальных) этажа занимали курилки и туалеты, которым в Глупове придавали прямо-таки сакральное значение.

Второй и третий этаж Собора были… совмещенными, лишь холлы у них были разные и узкие (только одно фасадное окно). Холл второго этажа был местом проведения выставок и показа каких-нибудь коллекций, а холл третьего был проходным (вспомните о мостках) и… тоже, в общем-то, выставочным.

Слева от обоих этих холлов, сразу на двух этажах, располагался Тронный Зал, место всеобщих сборищ, советов, кинопросмотров, празднеств и так далее.

Справа от холлов, такое же гигантское помещение занимал Глуповский Государственный  Краеведческий Музей. О нем – попозже.

Весь четвертый этаж Собора был отелем, в котором шикарные номера для интуристов перемежались с небольшими секретными каморками Органов, из которых Они за этими интуристами и присматривали.

Между всеми этими этажами были, конечно же, лестницы и целых два лифта для лиц льготных категорий.

С Белым (то есть Нижним, или – Каменным) Собором вроде бы все. Переходим к Верхнему (Желтому, Деревянному).

Его первые два этажа представляли из себя как бы такие открытые веранды, на которых глуповцы очень любили собираться, что-нибудь пить, любоваться закатами и так далее. И делали они там это круглый год, лишь «застекляя» (в смысле все того же прозрачного пластика) эти веранды на зиму.

Третий Верхне-Соборный этаж занимали «луковицы» и Старец. Он, как я уже и говорил, жил в Верхне-Соборных Часах, которые на самом деле были не часами, а… большими витражными окнами его крестообразного жилища.  Вместе со Старцем там еще «уживались» - Городская Библиотека; инвентарь для уборки территорий; огромное количество каких-то ящиков; и личное имущество самого Старца, то есть - сундук с одеждой и какими-то бумагами (он же кровать);  письменный (он же рабочий и обеденный) стол со стулом; старая керосиновая лампа с дарственной надписью и такая же старая чернильница с перьевой ручкой.

Но вообще-то у старика имелось и еще кое-какое имущество, спрятанное в Соборных подвалах! Например – пара бочек с вином. Да пара ящичков с деньгами. Да кое-какие архивчики. Но так как Старец думает что я обо всем этом не знаю, то и писать об этом я лучше не буду. «…ха-ха три раза, пес смердящий. Все то уже давно-о поперепрятано…»…. Опа! Ну надо же! Узрел-таки соба… ну то есть старче добрый и премудрый…. Ладно. Идем дальше…. Тьфу ты, все настроение испортил! Да и дальше идти снова некуда. Ведь четвертый, последний этаж Верхнего Собора это Глуповская Обсерватория и Планетарий в одном лице, а о Них я уже рассказывал. Ну тогда снова вернемся в Нижний Собор и повнимательнее присмотримся к Глуповскому Краеведческому Музею.^[2][2]

Как я уже и говорил, этот Музей был хранилищем всех глуповских реликвий, как Родового так и Общенационального масштаба. Родовые реликвии, в виде стендов, витрин и отдельно стоящих крупных экспонатов – располагались около стен. А Общенациональные – стояли в центре, свисали на веревках с потолка и крепились к стенам на втором Музейном ярусе (в Музее, как и в Тронном Зале, на уровне их внутренних вторых этажей, был сделан как бы такой перильчатый ободок, на который можно было подняться, пройтись и что-нибудь там поразглядывать).

О Родовых реликвиях я уже, в общем-то, рассказывал – это были Родовые этнические костюмы; вещи каких-нибудь знаменитых предков (например, шлагбаум первого Шлагбаума, или самый первый, скифский еще, «Запорожец» старого Дули); или вещи каких-нибудь известных полу современников (например, первый Тыгдымский Сфинкс, сделанный самим Тутошкой, или Компетентный «маузер» самого товарища Маузера под номером 002 (001 был в коллекции Старца) и так далее… так далее… так далее). Словом – с Родовыми реликвиями все понятно, переходим к Общенациональным.

Прямо в центре Музея стояли Священная Береза и Священная Ладья (обе – в натуральную величину) но о Них я расскажу позднее. А вот о Священном Сортире и Священной Картошечке – прямо сейчас.

Стоявший на резном, мраморном постаменте Священный Сортир, представлял из себя… туалет типа сортир! В натуральную величину! Обычный такой туалет, в виде двускатно-остроконечной будочки с дверцей! Весь правда в узорах и невероятно чистенький, но все же – самый что ни на есть обычный.

Я долго не мог понять, зачем глуповцы приволокли его в Музей, да еще и пылинки теперь с него сдувают, но после кое-каких архивных изысканий мне все стало ясно. Оказывается, этот туалет… вернее – не этот, а его точный исторический прототип… послужил причиной… АЖ САМОГО П-Е-Р-Е-Л-О-М-А!!… То есть это когда глуповцы жили еще в Непреклонске, жили грязно и бедно, убого и нище, и вдруг – р-раз - и все это их житье Изломалось и Переломалось, то есть – изменилось в о-чень лучшую сторону. Так вот, виной всему этому был, оказывается… туалет. Да-да, самый обычный туалет, который однажды кто-то (скорее всего это был кто-то из Ершовых) взял и поставил прямо в центре Непреклонска. И что поразительно – сделал он это не для того, что бы лошадей калечить, а… для общественного пользования. А до этого у глуповцев подобных заведений «отродясь не водилось», и, гуляя, скажем, по городу, они облегчались как бог на душу положит, то есть – где придется. А вот когда в Непреклонске появился этот первый в истории Страны общественный туалет – вот тогда-то все почему-то и Изломалось. Причем – сразу. И с тех самых пор глуповцы относятся к подобным заведениям… чуть ли не со Священным трепетом, и возводят их везде, где только можно – начиная с городских площадей и заканчивая колхозными пустырями. Кстати, в свое время, отец Агафон узрел в этом «повальном везде-возводительстве срамных конур», зачатки какой-то «дьявольской ереси», а сами туалеты стал считать «седалищами богомерзкого идолослужения», и даже начал тайком их поджигать. Его, конечно же, поймали, пару раз макнули, и он вроде бы успокоился – НО! К тому времени он уже успел сжечь тот первый, Непреклонский еще туалет, с которого и началось все хорошее в глуповской жизни, и который уже тогда хранился в Музее. Вот поэтому-то глуповцам и пришлось изготовить его точную копию и выставить в Музее уже ее («…а агафошку-пса ни в музеи, ни  в сортиры, ни в прочие святые места с той поры не пущаху. И поделом, собаке. По-де-лом…»).

А помимо внешнего облика Музея этот Сортир еще повлиял и на общеглуповский фольклор, ведь пословицы типа «Цивилизация начинается с туалета», «Каковы туалеты таков и народ», а также некоторые частушки («Дайте, дайте мне сортиру/ мне кусты обрыдли в век/ потому как не чухонец/ а – Куль-тур-ный Че-ло-век») появились на свет благодаря именно Ему. Вот такая вот странная реликвия. А теперь перейдем от Нее к другой, не менее почитаемой глуповской Святыне под названием Священная Картошечка.

Она представляла из себя как бы такой огро-омный бронзовый чугунок, наполненный (с горкой) такой же огро-омной и бронзовой картошкой. Все. Вот и вся Святыня. Но только  необходимо учитывать, что в Глупове к картошке относились не только как к еде, но и  как «…к лучшему дару бога нашего чрез гада царя петра нам, своим излюбленнейшим чадам. А может и того похлеще…». Что, в общем-то, неудивительно, если учесть, сколько же глуповских жизней (а то и жизней це-лых глуповских поколений) спас этот неказистый овощ. Ведь в голодные годы Войн, Разрух, Оледенений, Нашествий и прочих катаклизмов «…одною только той Картошечкой и выживаше мы, горемычные…».  Вот отсюда-то и взялось то Великое и Священное Почитание, которым глуповцы окружили эту вещь. И даже ввели ее в «денежный оборот в виде обеспечения самой надежной в мире глуповской валюты»! А сделали они это так-

- решили как-то глуповцы обзавестись своими собственными деньгами. Решить – решили, а как это сделать – не знают. Да нет, начеканить монет и написать на них всякие цифры они, конечно, смогли, но вот, сколько и за что платить – не знают. И стали тогда они думать…. Думали-думали, и - придумали:

- А давайте «увяжем» наши деньги… с картошечкой! Необходимей которой ведь нет ничего на свете! Во всяком случае, для нас. Так пусть эта картошечка и служит обеспечением и ценовым эталоном для наших денег. –

Идея всем очень понравилась, и ее начали воплощать в жизнь. Для начала составили список всего, что нужно каждому обычному человеку на каждый обычный день его жизни. Ну там: кило картошки; пол булки хлеба; пол-литра молока; по ложке сахара, соли и масла; несколько спичек; стопка водки к обеду; конфета к вечернему чаю; немножко тепла и света… короче говоря – около 30 пунктов. Потом они взяли и перевели весь этот список в… картошку! И получилось ее, родимой, ровно 7 килограмм (то есть ровно за 7 кг можно было получить (или выменять) все, что попало в этот список). Но потом глуповцы вспомнили, что помимо еды человеку же еще надо и за аренду машины заплатить, и хоть каких-нибудь тряпок на заплаты купить, и… словом – возникло еще около 10 пунктов, которые «потянули» еще на 7 кг. А потом глуповцы вспомнили и о всяких увлечениях (ну там – карты, бабы, наука, туризм) и добавили еще 7 кг. И вот в результате всех этих подсчетов и размышлений на свет появилась Священная глуповская Цифра – 21 (в смысле – килограммов картошки) которая и стала «обеспечительной» базой для глуповской валюты. Проще говоря – за один глуповский «Большенький» в-с-е-г-д-а можно было купить ровно 21 кг картошки («Большенький» - это название больших глуповских денег, навроде наших долларов или хотя бы рублей, а состоял «Он» из ста «Меньшеньких», то есть как бы центов, или хотя бы копеек)! И именно этот – двадцати-одно-килограммо-картошечный  «Большенький» и стал в Глупове Официальным Суточным Прожиточным Минимумом, которым обеспечивали в-с-е-х – и бездомных, и безработных, и калек, и генералов, а значит – и меня. Правда, потом, когда я уже официально стал учеником Старца, эти скареды увеличили мне оклад аж до трех Большеньких в сутки. А до этого мне жилось о-чень, ну просто о-о-очень нелегко. Кстати, самые большие оклады в городе были у Старца и у одного Пошехонцевского кулибина – АЖ ЧЕРВОНЕЦ (ТО ЕСТЬ – 10) В СУТКИ!! Да плюс «пайковые»! Да «отпускные»! Да «премиальные»! Словом – не жизнь, а сказка. Причем – чужая…. Ну ладно, не будем о грустном.

Теперь – что касается внешнего вида глуповских денег.

Диаметром и толщиной они походили на Большеземельские монеты времен Застоя (бумажные деньги глуповцы не признавали и никогда их не печатали). Самые маленькие «Меньшенькие» были полностью черные…вернее – темно-черные, а номиналом – 1, 2, 3 и 5. Затем шли «Меньшенькие» побольше (10, 15, 25 и 50) которые были полностью густо-золотистые. А затем уже шли «Большенькие» (1, 3, 5 и 10) которые сочетали в себе весь Государственный Глуповский Двуколор. То есть сами эти монеты были темно-черные, а цифры (на цифровой стороне) и гербы (на гербовой) были густо-золотистыми. Никаких рисунков и надписей на обычных глуповских деньгах не было, только номинал и Твердый Знак (в смысле – Герб), а вот на юбилейных монетах (коих в Глупове было не просто множество, а даже, пожалуй, большинство) – на «гербовой» стороне помещалась как бы такая картинка с каким-нибудь событием или профилем, а на «цифровой» стороне – как бы такая табличка с кратким описанием того, в честь чего (или кого) выпущена эта монета.

А еще одной особенностью глуповских денег было то, что они… не были обычными металлическими кружочками с выбитыми на них знаками, а были… как бы такими… сгустками… неровных и ребристых узоров (они же – Общеглуповские Национальные, в смысле узоров)… которым просто придали … сплющено округлую форму… а потом еще и приклепали к ним гербы и цифры (и те и другие тоже были необычными, а как бы такими… витыми). А на юбилейных монетах эти узоры просто как бы… раздвигали, и помещали в их центр картинку или табличку, в зависимости от стороны. А гербы и цифры при этом просто как бы… уменьшали, раздваивали и разносили по узорчатым ободкам этих несчастных юбилейных денег.

Между прочим – я тоже попал на глуповские «юбилейки»! И даже целых четыре раза! Первый раз – это когда я впервые появился в их Стране (прям в честь этого их и начеканили); второй – это когда я близко познакомился с Будулаем и Снежным Человеком (смотри рисунок); третий – это когда я совершил один… необычный полет, а четвертый – это когда я написал одну песенку и стал… - Национальным Глуповским Героем!

С деньгами вроде бы все. Переходим к следующей Святыне, она же Глуповское Государственное Достояние и Глуповская Национальная Гордость номер 1, то есть – Письменность. 

  Из всех известных мне народов, во всяком случае из Цивилизованных или Около Того, только глуповцы обладали своей собственной, а не пост-финикийско-древнегреческо-подобной  письменностью. Да еще и в трех разновидностях.

Да-да, в Глупове единовременно существовали сразу три вида письменности, при… двух алфавитах. Вот такая вот ерундистика. Но начнем по порядку, то есть – с начала.

Зачатки «глуповских письмен» восходят еще аж к древне-Сошкинской эпохе, когда в Стране жил тот самый древний Сошкин, который эти «зачатки» и изобрел. И на эту тему в Глупове даже существовала древняя легенда примерно следующего содержания –

- сидел как-то один древний Сошкин под березой (а он всегда сидел именно под ней) и вертел в руках кусочек бересты. Вертел, значит, вертел, и вдруг подумал: - А почему бы мне не изобрести какую-нибудь письменность, а потом ею что-нибудь не записать?! – подумал он и… заплакал! Ведь он не знал, как эту письменность изобрести….  И вдруг!… Подул!… Ветер!… Потом… закукарекал… петух… и - … с березы упало несколько веточек! И причем упали они не на землю, а на ту самую бересту, которую плачущий Сошкин все еще держал в руках!… И вот посмотрел он на эти самые веточки и… перестал плакать! Ведь ему вдруг пришло в голову изобрести письменность…из этих самых веточек! Ведь они же все – разные! И сучочки от них отходят – по-разному! А значит, из этих разно-сучочечных веточек запросто можно наделать себе буковок (в смысле – назвать все эти разные веточки всякими разными буковками) и…начать что-нибудь ими записывать! Причем – ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НА БЕРЕСТЕ! И причем – ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НА ТОЙ, КОТОРУЮ ВЫДЕЛЫВАЮТ ВО ВРЕМЯ СИЛЬНОГО ВЕТРА И ПОД КУКАРЕКАНЬЕ ПЕТУХА (ну чтоб Священнее казалось)! Так он и поступил…. Вот такая вот легенда.

Не знаю что тут правда, а что вымысел, но буквы древнейшей глуповской письменности дей-стви-тель-но похожи на маленькие березовые ветки. Да и называется древнейший глуповский алфавит не алфавитом, и даже не азбукой, а - «Ветповедицей» (ударение на второй «е.»), что в переводе с древнеглуповского означает – «говорящие веточки». Сейчас, правда, это название сократили до «Ветицы» (ударение тоже на «е.»), буквы, которой, кстати, называются не «буквы» а  «вети», но зато ею все еще пользуются и даже выпускают на ней несколько раскрашенных под бересту газет. Но сейчас «ассортимент» «букв» этого «алфавита» немного увеличен, так как глуповцы добавили в него несколько новых знаков. Но в принципе, можно обойтись и без них, так как «…эти знаки суть сочетание знаков и звуков уже в Ветице имеющихся, и лишь для удобства (а не от недостаточности!) при современном письме допустимых…». И в сам этот «алфавит» эти новые «буквы» даже и не вписывают, а только как бы так… чуть ниже… подразумевают (смотри рисунок). Кстати, судя по некоторым древнеглуповским апокрифам (то есть как бы таким неофициальным легендам) этот Сошкин не сразу изобрел свою Ветицу в том виде, в каком она бытует и поныне, ведь поначалу он, что называется, наломал дров! Вернее – не дров, а этих самых веточек, и насоставлял из них как бы такие картинки, каждой из которых он присвоил значение ее начальной буквы (ну там: Береза – Б, Змея – З, Стрела – С и так далее). И поэтому самая первая Ветица выглядела как… непонятно что, то есть вот так: 

 Но потом Сошкин подумал, что если уж он изобретает как бы такую… березовую письменность, то, значит, и выглядеть она должна как береза, то есть с обязательной вертикальной направляющий (ну как бы «осью» или «стволом»), от которой должны отходить «смысловые штрихи-ветки».  Так и появилась на свет вторая (полу упрощенная) Ветица, выглядевшая примерно так: 

____________________________________________________________________________           

  А спустя какое-то время Сошкин и ее упростил, отчего она, наконец, и приняла свой нынешний вид.

Вот такая вот история. В смысле апокрифа. А может и не апокрифа, а самой настоящей правды, ведь я собственными глазами видел в Музейных Запасниках несколько древних камней и дорожных указателей, исписанных точно такими же полу рисунками. Кстати нынешнюю Ветицу для этого тоже иногда используют, но только не в смысле камней и указателей, а в смысле переписывания ею обветшавших древних книг сакрального характера. Из последних таких переписок можно упомянуть Исидкин __________, то есть – «Вий», а также _____________________________________________________, то есть – «Цифирь чащницы Херобуды». Это такая языческо -… астрологическо -… гадательная книга, приписываемая некой древней жрице по имени Херобуда, которая якобы, жила в какой-то чаще, а потом вдруг пришла к тому древнему Сошкину и принялась его обучать различным эзотерическим искусствам, а заодно и подарила ему  «…суть и меру всякой вещи сущей…» то есть – цифры.

С Ветицей, в общем-то, все. Теперь поговорим о самой распространенной глуповской письменности.

Ее изобрел в Средние Века некий Живица из пост-Пошехонцевских Ершовых. Вернее – не изобрел, а как бы так… скруглил древне-Сошкинские «буквы» и тем самым приспособил их к скорописному виду письма, для которого уже не требовались ни специальная (под бересту) бумага, ни специальные же (цвета березовой ветки) чернила.

И этот «алфавит» (названый, кстати, в честь изобретателя – «Живицей», ударение на первой «и»), до сих пор еще служит в Глупове «Главным, Основным, Государственным и Общеобязательным средством для письменного меж гражданского общения граждан и т. д.». А совсем недавно, уже при мне, это «средство общения» обогатилось еще одним дивным и ужасно красивым «штрихом» под названием «Живица Заглавная».  

Это как бы вторая-с-половиной глуповская письменность. А изобрели ее никто иные как… Тарасик с Булатиком! Ведь они оба были художниками, и поэтому они «…узорно и обделали обычную Живицу в Живицу Заглавную, дабы пущей прекрасностью обукрасить бы письмен наших уникальных еще бы пущей уникальностью…».

Правда сначала она считалась как бы такой отдельной письменностью, и на ней одно время даже печатали книги, но потом глуповцы поняли, что будет гораздо проще (но не менее прекрасно) создать из двух этих Живиц одну, как бы – комбинированную, в которой заглавные буквы будут браться от Живицы Заглавной, а обычные – от Обычной. И действительно – так стало и проще и … прекраснее! И с тех пор обе эти Живицы считаются одним и тем же «алфавитом». Хотя иногда, например, на вывесках, указателях, или же при записи каких-нибудь особо важных текстов, глуповцы пользуются только Заглавными «буквами». Кстати, что касается записи особо важных текстов, вернее способа их записи.

Для них в Глупове существовала особая письменность – Глуповская Иероглифическая. Изобрела Ее Нефертитька Тыгыдымова, хотя слово «изобрела» здесь, наверное, не совсем подходит, так как она изобрела не саму письменность, а лишь новый способ записи уже существующих «букв» древне-Сошкинской Ветицы. А новизна ее способа заключалась в том, что «буквы» писались не поодиночке, а как бы…нанизывались друг на друга. И от этого слова действительно становились похожими на какие-то неведомые иероглифы. Отсюда и название. А еще одной особенностью этой письменности было то, что каждое ее слово (а порой и целое коротенькое предложение) помещалось на как бы такой белый-белый камушек, которые затем «слеплялись» друг с другом в как бы такие куплетные «гроздья», которые и сияли на длинных, узких, цвета полярной ночи листах Священных Тыгдымских Книг. То есть различных поэтических сборников, так как Тыгыдымовы только поэзию считали Священной, и только ее разрешали записывать своими иероглифами. Для примера  привожу отрывок их эпоса писанного их же иероглифами (рисунок). (Кстати, в Глупове существовала еще одна Священная Письменность – «Глуповская Клинопись на Глиняных Табличках и не только». Но так как кроме придумавшего ее Бабеля (а «придумал» он ее на основе все той же Живицы с элементами иероглифики) ее мало кто понимал, то и говорить о ней я не буду).

Вот такой вот са-мо-быт-ной была Глуповская Национальная Гордость номер 1. И глуповцы очень гордились этой своей самобытностью,  ведь в отличии от всех других народов вместе взятых, они ни у кого не заимствовали ни е-д-и-н-о-й буквы!… Хотя нет, одну они все же заимствовали. Как «какую»?! Да Твердый Знак! Но правда они им не писали, а просто использовали его как  Национальный Символ, в смысле Герб, а это, наверное, не считается.

С письменностью вроде бы все.

Да и с Собором вроде бы тоже.

А заодно и с городом.

Значит, пора переходить к глуповскому игровому времяпрепровождению.

ИГРЫ ГОРОДА ГЛУПОВА.

А начнем мы с чего-нибудь попроще. Или даже с самого простого – с «Веды», тем более что в рассказе о глуповской письменности я забыл о ней упомянуть.^[3][3]

Сама по себе «Веда» (смотри рисунок) была Священным Глуповским Символом Всеобщего и Всеобъемлющего Вселенского Знания. Вы напрасно смеётесь, в этом конкретном случае глуповцы были «абсолютно и обоснованно правы», ведь, во-первых – само слово «веда», в переводе с древнеглуповского языка означает «знание», а во-вторых – Она и была этим Всеобъемлющим Знанием, так как состояла из… «букв»! Да-да, этот решетчатый узорчик был вовсе не узорчиком, а… собранными и наложенными друг на друга «буквами» Ветицы, да еще и во всех возможных вариантах их написания (некоторые из них имели двухстороннее (относительно центральной «оси») написание, то есть как во второй, полу упрощенной Ветице)! А ведь буквами можно описать любую вещь во Вселенной от микроба до Черной Дыры! И раз в Веде все эти буквы есть, значит, в ней есть и… описание, то есть – Знание обо всех этих вещах! И значит, Она и ест Символ Всеобщего и Всеобъемлющего Вселенского Знания, что и требовалось доказать.

Так вот, эта Веда, являвшаяся еще и символом Ветицы (а символом Живицы была стилизованная под «луковицу» «буква» «ж» из Живичного «алфавита», смотри рисунок), была очень любима глуповцами, и поэтому ее можно было встретить не только скажем в Музее, эдаким двухметровым изваянием, но и где-нибудь в городе, например на тротуарном бордюре, аккуратно врисованной в какой-нибудь узор. И рядом с Ней почти всегда сидели дети и играли на Ней в... «Веду» (в смысле названия игры)! А делали они это очень просто – каждый из двух игроков брал по три шашки, ставил их на «узлы» своего «основания» («узел» - это место пересечения двух и более «палочек», а всего их 18) и по очереди этими шашками ходил. Цель же игры тоже очень простая -  дойти своими шашками до «основания» противника, перевернуть их там на другую сторону и быстренько вернуть их обратно! Причем шашки противника не едятся, а только как бы так…запираются в каких-нибудь углах, вынуждая его ходить не вперед, к Победе, а куда-нибудь вбок или даже назад (ходить можно было в любую сторону, а вот пропускать ход было нельзя). Вот такая вот простенькая детская игра.

Взрослые, кстати, в Нее тоже играли, только чуть-чуть иначе. Они как бы «сдвигали» две Веды в одно игровое поле (смотри рисунок) потом брали не по три, а по пять шашек, ставили их на свои уже пяти-«узловые» основания, и начинали ходить, только уже не по одному, а по два хода в очередь (причем оба эти хода можно было сделать  одной и той же шашкой или двумя, и, разумеется, в любую сторону).

Вот такой вот Универсальной вещью была Священная Глуповская Веда. Хочешь – играй в Нее, а хочешь, описывай Ею… ну, скажем, рождение какой-нибудь Сверх Новой Звезды в каком-нибудь Сверх Новом Созвездии.

А теперь поговорим о другой национальной глуповской игре под названием «Полк». Только сразу хочу предупредить – игра эта очень… сложная, и… многоплановая, но с точки зрения изучения глуповской психологии знакомство с ней будет весьма полезным.

Само слово «полк» переводится с древнеглуповского языка трояко, это и некое воинское подразделение, и воинский поход этого самого подразделения и битва при его же участии. И в этой игре присутствовали все три эти значения. То есть каждый игрок (их могло быть от двух до бесконечности) был как бы командиром своего собственного маленького войска, которое шло походным маршем на врага и «билось с ним до не важно чьей последней капли крови». То есть все вроде бы как в наших шахматах, НО! Это были совсе-ем не шахматы! И даже более того – это были как бы … анти-шахматы. Ведь глуповцы их (шахматы) прямо-таки ненавидели, и создали свой «Полк» как бы в противовес им. А ненавидели они их из-за того что «…шахматы прививают человеку неправильный способ мышления и понимания жизни. Ведь в жизни далеко не все зависит от собственного ума и ума противника. Ведь, как правило, есть же еще и союзники (как у тебя так и у него) которые могут как помочь, так и навредить, пусть даже и непреднамеренно. А еще есть и обычные случайные обстоятельства, на которые тоже необходимо делать поправку. А шахматы всего этого не учитывают и тем самым уводят человека и его образ мышления в сторону от реальной жизни, которая на самом деле есть «свалка» тел, дел, и интересов, то есть – бесконечная и суетливая куча-мала…». А вот «Полк» в отличии от шахмат, все это учитывал - и «медвежьи услуги», и неожиданную помощь, и все остальное. А выражалось это «учитывание» в том,  что в игре обычно принимало участие сразу несколько человек, у каждого из которых был свой полк и очередность хода, а вот возможности поговорить с союзниками, и выработать какую-то единую стратегию – у них не было. И поэтому приходилось во всей этой «жизненно-боевой свалке» двигаться, что называется, на ощупь, да еще и «держа ушки на макушке» и «смотря на все четыре». А «свалка» получалась действительно шикарная, ведь полки расставлялись так близко друг к другу, что уже буквально со второго хода… начиналась битва! Так что помимо самой игры эта игра обучала ее участников «с ходу включаться в кипящий омут жизни», а так же «чувству немого локтя» (то есть как бы такому интуитивному сотрудничеству с союзниками) и «чувству немой спины» (то есть интуитивному предчувствованию опасности). А теперь перейдем от философии «Полка» к его правилам.

Правило 1: игра проходит на стандартном стоклеточном поле (10 на 10) стандартными шести фигурными полками (два рыцаря и четыре пехотинца).

Правило 2: каждая игровая фигура, как и каждый человек в реальной жизни, может двигаться во в-с-е-х направлениях (и вперед, и назад, и по вертикалям, и по горизонталям).

Правило 3: игрок, дождавшись своей очереди ходит не одной, а сразу ТРЕМЯ фигурами своего полка, так как, во-первых – это соответствует одновременному движению нескольких человек в один конкретно взятый отрезок времени в реальной жизни, а во-вторых – это развивает правильную, «быстро-жизненную» стратегию которой лишены неправильные одноходовые шахматы.

И, наконец, Правило 4: В эту игру играют не только для того, что бы научиться побеждать противника, но и для того, что бы научиться делать это в условиях приближенных к реальной жизни, то есть быстро и во всеобщей суматохе.

Все. Вот и все правила. Правда к ним еще есть пара примечаний касающихся «ходьбы» фигурами.

Дело в том, что эта виртуальная битва происходила именно в Глуповской Стране, со всеми ее болотинами и корягами. А в подобных условиях сделать, скажем, шаг вперед и при этом пырнуть кого-нибудь мечом – в общем-то возможно, а вот, скажем, перепрыгивать через какое-нибудь препятствие (в смысле «ходьбы» по диагоналям) да при этом еще и мечом махать – это было бы затруднительно. А… к чему я все это рассказывал? Ах, да – к «ходьбе» пехотинцами! Так вот, ходить ими можно было на любую близлежащую клетку, а вот бить – только по прямой (то есть по вертикали или горизонтали), так как  шаг наискосок (то есть по диагонали) как бы отнимал у этого пехотинца слишком много сил и на «битье» их у него просто не оставалось (рыцари были  как бы более тренированные, да еще и лучше  (в смысле – мощнее и…длиннее) вооруженные и поэтому могли бить куда угодно).  Второй особенностью ходьбы пехотинцев было то, что по прямой (в любую сторону) они могли ходить, вернее – прыгать друг через друга (и при этом еще и бить)! Это называлось «пойти кубарем», а подразумевалось под этим ходом то, что хорошо организованные и страхующие друг друга пехотинцы (то есть как бы… ополченцы) могут порой противостоять неорганизованным и спесивым рыцарям.^[4][4]

Теперь, что касается расстановки фигур.

У этой игры было как бы несколько ступеней сложности, которые отличались друг от друга первоначальной расстановкой фигур на поле. Там были и «Смута», и «Поле», и «Засада», и «Город», и … словом – их было много. Но я расскажу лишь о двух самых популярных, о «Поле» и «Птице Счастья».

«Поле», в переводе с древнеглуповского означало «степь, на которой выстроились друг против друга противники и ждут сигнала, что бы броситься и растерзать друг друга в жаркой битве». Полки выстраивались так, как это показано на рисунке, а очередность ходов показана цифрами. Смысл игры - победить, вкупе с союзником, своих совместных противников (обычно в нее играли вчетвером), вплоть до последней вражеской фигуры.

 В «Птицу Счастья» (смотри рисунок) обычно играли тоже вчетвером. Но ее смысл был несколько иным – схватить, лежащий посреди игрового поля ободок (он же «корона», он же «Птица Счастья»), утащить его в свой «город» (место изначального построения твоего, или союзнического полка), и положить его на  угловую клетку, что означало, что ты добыл-таки Счастье и, следовательно – победил! Забыл сказать – что бы игроки не путались в своих фигурах небольшая (оттеночная) вариация союзнических полков обязательна.

А теперь обратимся к истории этой игры, вернее к изначальному делению фигур (которые, кстати, во всех разновидностях «Полка» ходят и бьют совершенно одинаково, в смысле по одним и тем же правилам) на рыцарей и пехотинцев (или – ополченцев), и посмотрим, что из всего разделения вышло.

Спустя какое-то время после того как глуповцы начали эти фигуры различать (в смысле – начали делать рыцарей в виде островерхих пенечков, а пехотинцев в виде плосковерхих), кому-то, наконец, пришло в голову, сделать эти фигурки не просто «схематичными деревяшками», а … самыми настоящими воинами, с лицами, доспехами, оружием и так далее. Но тогда еще все фигурки были, в общем-то, одинаковы, в том смысле, что рыцари и пехотинцы какого-нибудь одного полка отличались от всех своих собратьев лишь цветом или оттенком…. Но вот однажды, во время одного из Больший Полков (это что-то вроде Олимпиады по игре в «Полк»), некий Лёлик Кацапенко «…шокировал всю уважаемую публику… своим наглым рылом сразу на всех фигурах!…». То есть он пришел на эту Олимпиаду с полком сделанным… с самого себя! Да-да, все его фигурки несли на себе явно выраженные Кацаповские черты! Ну там шаровары, чубы, пики, сабли, да еще и пистолеты за поясом. И в таком непотребском виде он и выставил их на доску…. Что было дальше, в общем-то, понятно: публика – в обмороке; Лелик – в тюрьме; фигурки – в печке, НО! Бук-валь-но на сле-ду-ю-щей же Олимпиаде… когда пришло время  подходить к доскам и расставлять на них свои фигурки… оказалось… что у всех игроков… д-а-ж-е у Компетентных…- ОНИ ВСЕ РАЗНЫЕ! «…Под свою Родовую харю заточенные…»! И с тех пор пошло – поехало….

Правда, со временем (особенно сейчас), увлечение своим Родовым обликом ушло на второй план, а на первый вышло увлечение различными древними племенами, народами, индейцами и… Тыгыдымовыми, которых, как вдруг выяснилось, было столько же много и столько же всяких разных, как и индейцев. Просто они были в шубах. Но это, в общем-то, не запрещалось, лишь бы они под Госстандарт подходили. Кстати, о Госстандарте –

- для того, что бы всеми этими разными полками можно было бы играть в одну и ту же игру, да еще и на одном и том же поле – все фигурки должны были быть одного и того же Стандартного размера («слизанного» с тех легендарных Лёликиных «Запорожцев»). А в цифрах это выглядит так: диаметр основания фигурки – 3,5 см; высота ополченца – 5,5 см; высота рыцаря – 7 см (эти дополнительные см шли не за счет роста, а за счет высокого и хорошо видимого головного убора, ну там шлем, птичье оперение, корона и т.д.); диаметр головы (или головного убора) – 3 см, что бы на ней хорошо держалась Стандартная «Птица Счастье»; оружие рыцаря – должно быть более длинным и мощным чем у ополченца (причем взято оно должно быть исключительно из До Огнестрельной Эпохи, исключение делалось лишь для Кацапенок, чьим фигуркам (в память о Лёлике) разрешалось иметь пистолеты за поясом)…. Словом, как это видно из приведенного Стандарта, все глуповские Полковые фигурки были как бы такими… небольшими, плотно сбитыми монстриками, голова которых была почти что равна туловищу.

Кстати, сейчас, самой распространенной Полковой игрой является новое, усовершенствованное «Поле», которое называется… «Полк», а новшество этой игры заключается в том, что она проходит не на одной игровой доске, а сразу на нескольких, сдвинутых в одну сплошную линию (от двух, до 230 на последней Олимпиаде)! Времени эта игра отнимает, конечно, не мало, но зато «невиданными доселе зрелищами одаривает аж до некуда». Ведь все эти разноплеменные монстрики делились, методом жеребьевки, на та-ки-е невероятные коалиции, а потом схлестывались в та-ких невероятных поединках, что просто… просто – ОЙ!… Ну вон, например, на левом фланге, индейцы Майя с остатками Крестоносцев и Ливов, отбиваясь от объединенных Сарацинско-Ирокезских сил, пытаются пробиться на помощь к совсем уж погибающим братьям Нивхам, с похожими на лебединые крылья щитами…. А вон Вепсы в компании с Дикими Чукчами отнимают последнего индийского слона у последнего Индийского Магараджи….   А вон Египтяне заходят в тыл к Божественным Инкам….  А вон мои славные Берендеи, расправившись с Римлянами, пошли походным маршем на Самураев…. Забыл сказать! У каждого уважающего себя игрока, был свой собственный, лично изготовленный Полк. Он состоял из шести воинов с разными именами, биографиями, списком наиболее выдающихся побед и т.д. И вся эта информация содержалась в как бы такой книжечке, без которой на Олимпиаду просто не пускали. Так вот, каждый игрок мог «списать» свой Полк не только с реально существовавшего племени (или народа), но мог и сам придумать своим воинам  «исторический прототип для доблестного подражания». И мои Берендеи именно из этого числа. Правда, мне пришлось не только завести на них эту книжечку, но еще и создать им (согласно правилам) историческое прошлое, пару летописей, Писание, и дать им всем типично Берендейские имена (ну там Бодя, Мотя, Тофик-Чернокнижник, Ёхалайнен и т.д.). Кстати, полное название моего Полка звучало так - «Берендейский, Гвардейский, Трижды Почти Награжденный Орденом Сутулого и Большой Деревянной Медалью Буратины 3-его, а также Почетным Знаком Почетного Караула при Одноименной Доске, что висит в славном граде Кукуеве, аккурат между портретами Ёбселя и Мопселя» (это такие национальные Кукуевские герои «…иже много дел натворили во славу града своего многославного…»). Но можно было называть и покороче – «Берендейский, Гвардейский, трижды почти награжденный, просто ни разу не пойманный».

А еще одной «Новинкой Сезона» является так называемая Историческая Реконструкция. Это когда на очень больших досках очень и очень схематично воссоздается какой-нибудь древний город, который когда-то кто-то штурмовал. И не важно удачно или нет, а важно то, что глуповцам это казалось неправильным, и теперь, таким вот игровым способом, они пытались восстановить Историческую Справедливость. То есть – защитить город, если он когда-то кем-то был «неправильно» взят, или же – взять его, если он когда-то этого «несправедливо избежал».

И эта игра сейчас столь популярна, что при ней даже действует тотализатор, а наиболее выдающиеся игроки даже получают как бы такие памятные Ордена за участие в той, или иной Реконструкции! У меня, кстати, есть три таких Ордена. Первый – «За оборону Казани», это когда я защищал ее от нашествия Московской Орды (которую, кстати, помимо Нганасан, Нартов и Могикан, представляли еще и… Назаркины Татары!… О-о! Если бы вы видели его возмущенную физиономию, НО! Жеребьевка есть жеребьевка, тем более что руководил ею я). Второй – «За взятие Теночтитлана», мы выбивали из него конквистадоров. А третий – «За взятие Византии», из которой мы никого не выбивали, а просто сожгли ее к чертям собачьим, да и все.

Что еще можно рассказать о Полке?

Сейчас у всех игроков фигуры одного и того же цвета (раньше были разноцветные), обычно - цвета выделенного дерева,  и только после жеребьевки им «одевают» на «руки» «повязки» того или иного цвета (в смысле цветного скотча)….

Выигравшие забирают не только свои «павшие» фигурки, но и все фигурки соперников, и назад если и отдают, то только за деньги. Но некоторые, например Старец, не отдает никогда и ни за что. А так как он являлся лучшим «полковистом» Страны, то он, следовательно, являлся и владельцем самой большой коллекции «Воинов всех времен и народов» (в смысле фигурок). Но, вообще-то, у старика под суровой внешностью скрывалось доброе сердце, и если перед ним слегка поунижаться (ну там поплакать, на брюхе перед ним поползать), то фигурки он мог и вернуть. Мне, во всяком случае, возвращал….

Что еще? Да, в общем-то, все. А раз так – переходим к самой… сложной, самой… Большой, и самой… Страшной  игре извращенного глуповского населения под названием «город Непреклонск». Но для начала «бросим беглый взгляд» на основные вехи глуповской истории –

- когда-то давно, еще до Первых Нулевых, глуповцы жили в древнем городе… Глупове, который тогда находился на месте Глупова Нынешнего. Но потом у них там завелся один уж слишком самодуристый градоначальник, который заставил их разрушить свой древний город, после чего увел их в одно дикое место, где основал новый город под названием Непреклонск, который и заселил всеми оставшимися в живых глуповцами.  И вот стали они жить в Непреклонске, и жить, прямо скажем – хреново. Но однажды, уже где-то в Первых Нулевых, они зачем-то построили посреди Непреклонска общественный туалет и… стали жить хорошо. Так хорошо, что даже сами этого испугались, и, «…движимые страхом и сомнением…», разрушили свой Непреклонск до основания  и убежали жить в какое-нибудь место «попогибельней», а то душа у них, знаете ли, по Беде «истосковалася». И вот прибежали они на некий остров у Царской Железной Дороги, построили на нем новый город, назвали его … Глупов, и стали жить в нем в ожидании Беды или хотя бы Трудности. Но! Беда все не шла, да и Трудность что-то тоже запаздывала, и поэтому глуповцы начали создавать Их сами себе. И таким вот «…скудным на настоящее бедствие образом…» они дожили аж до Хрущевской Оттепели (это название одной из Большеземельских исторических эпох, ознаменовавшейся массовым строительством серых, пятиэтажных Хрущоб (они же Хрущевки), подключенных к системе центрального Отопления) когда их наконец-то осенило:

- А давайте, построим себе типичный Большеземельский город, и будем пользоваться им как… аттракционом под названием «Трудности Большеземелья Эпохи Оттепели»! – Так они и поступили.

Правда, назвали этот аттракцион не так, а - «город Непреклонск», так как построили-то они его именно на месте этого города.  И с тех самых пор, этот город (построенный в НАТУРАЛЬНУЮ величину) служит самой любимой глуповской забавой.

Теперь посмотрим карту этого города.

Слева от Железной Дороги (если ехать из Глупова) находится сам Страшный, Прямоугольно-Прямолинейный город Непреклонск, а справа – кладбище, с расположенной в его центре каторгой. И именно с них-то мы и начнем знакомство со всем этим аттракционом, так как только они и были здесь настоящими (в смысле – не только игровыми).

Сразу хочу оговориться, Непреклонская карта, видимо в целях дезориентации предполагаемых шпионов, была … не совсем точна. Так, например, полигон и кладбище изображены на ней небольшими, аккуратными квадратиками, а на самом деле это были огро-о-омные, бесфо-о-орменные ТЕР-РИ-ТО-РИ-И, огражденные со всех сторон высоче-енными заборами (особенно полигон)  А кладбище к тому же было не просто  ТЕР-РИ-ТО-РИ-ЕЙ, а как бы такой земляной Горой. Ведь глуповцы хоронили на этом месте своих усопших уже много-много веков, и хоронили… как бы так… в насыпную. То есть все новые захоронения делались поверх старых, уже неизвестно кому принадлежащих. А потом еще и еще…. И еще, и еще, и еще…. А так как каждое глуповское захоронение завершалось насыпью как бы такой небольшой сопки, то в конце концов кладбище и превратилось в здоровенную «пупырчатую» Гору, усеянную звездами, крестами, шлагбаумами, каменными бабами, и деревьями… деревьями… деревьями… с висящими на них траурными поминальными ленточками (у глуповцев был обычай вешать на деревьях около «своих» могил такие длинные черные ленточки с золотистыми надписями на них)…. А на самой вершине этой Горы багровели руины старинного замка-монастыря, используемого ныне под каторгу.  Вот с нее-то мы и начнем наше знакомство с Непреклонском.

«Внутренности» этой двухэтажной, подквадратно-периметральной каторги были, в общем-то, вполне обычными: номера для охраны и богатых (или хотя бы - нужных) каторжан; питейная комната отдыха для них же; и два огромных-огромных рабочих цеха для всех остальных. В целях секретности и дезориентации никаких табличек на дверях в эти цеха с указанием вида производящихся в них работ – не было, а были лишь как бы такие лозунги, по которым в принципе, можно было догадаться, чем же там занимаются. Так на одной двери было написано – «НЕ СУЙ СВОЙ ГОРБОК В ЧУЖОЙ ГРОБОК – СВОЙ СКОЛОТИ!», и значит, в этом цехе колотили… снарядные ящики, которые затем, уже в Непреклонске, переколачивали в гробы, колыбели, мебель, лодки, тару и т.д. А на другой двери было написано – «ШИНЕЛЬ СТРОЧИТЬ – НЕ ШТЫК ТОЧИТЬ, НЕ КАЖДОМУ ДАНО!», и значит там… шили форму (ну там шинели, кителя и пр.), которую затем, уже в Непреклонске, лишь слегка перешивали и уже оттуда пускали в свободную продажу.

С «верхней», надземной каторгой, вроде бы все, переходим к «нижней».

На ее первом и втором минусовом этажах (то есть на двух верхних подвальных ярусах) находились камеры для обычных каторжан. Здесь было сыро, грязно, страшно и… железно, ведь буквально через каждые три метра здесь стояла какая-нибудь решетка, или дверь, или стена, или какое-нибудь другое железное препятствие. Но все это было без замков, так как с каторги никто никогда не убегал, потому что она была…Трудностью, то есть чем-то… любимым и…долгожданным. Правда, иногда побеги все-таки случались, но в них «уходили» не для того, что бы избавиться от Трудности, а напротив – «…штоб заиметь через тот побег Трудность посерьезнее…». Так, например, в прошлом году в побег ушло сразу двести каторжан. Причем – одновременно. Они ушли на закате, сразу после вечернего отбоя (отбоев, как и подъемов, было несколько), пошатались до часа ночи по кладбищу, потом напали и разгромили все коммерческие ларьки на Непреклонском вокзале, потом, уже будучи в сильно пьяном состоянии, разделились на две группы и разошлись – первые, под предводительством молодых, неопытных Ершовых, пошли в Непреклонск совершать Революцию, а те, что поумней, пошли по шпалам в Глупов (поезда по ночам здесь не ходили, так как в Непреклонске был комендантский час), завалились там в кабак, пьянствовали и дебоширили…. А ко второму подъему следующего дня почти все беглецы были «отловлены, обезврежены, и препровождены в прежние места содержания с дополнительными сроками за побег».

Но это обычное, в общем-то, происшествие, все же оставило свой след в глуповской истории. И даже целых два. Ведь, во-первых, именно по его мотивам был написан известнейший трагическо-лирическо-тюремный романс в стиле шансон, под названием «Ах, эта ночь». Начинался он так:

                                                - Они ушли на закате,

                                                  А сразу после отбоя

                                                  Под храп валчины паз-зорной

                                                  В паз-зорной будке ее.

                                                  Их было только лишь двести

                                                  И им хотелось на Волю

                                                  А их от Ей отделяло

                                                  Аж целых двести сроков… -

Кстати, этот романс очень нравился Сидельниковскому Корню, и он иногда даже специально приезжал на каторгу что бы послушать его в правильном, камерном исполнении. А где это можно сделать лучше, чем в камере номер 12, Западного Крыла, Второго Минусового Этажа?! Ведь в этой камере из-за обилия решеток и потайных ходов была та-ка-я дивная акустика, что пение даже одного человека постепенно превращалось в как бы такое грузинское многоголосье!

Теперь о втором Следе этого побега.

Его оставили двое не пойманных сразу Ершовых, которые сумели т-а-к замести следы, что одного из них вычислили лишь через месяц, а второго… вообще через год! А сделали они это так –

- первый из них, как только увидел, что Непреклонская Революция «вновь захлебывается кровью из своего же перерезанного горла» - тайком пробрался обратно на каторгу, поменял именную бирку на своей арестантской робе и стал… мелким карманником Сеней Сидельниковым, которого должны были выпустить еще пять дней назад (и, кстати сказать, тогда же его (настоящего Сеню) и выпустили)! Так вот, этот «Сеня» поднялся наверх и… закатил Органам ГРАН-ДИ-ОЗ-НЕЙ-ШИЙ скандал, по поводу того, что его «незаконно репрессируют больше положенного аж на целых пять дней», и пообещал пожаловаться на Них за это не только в прокуратуру, но и … на телевидение! А Органы этого о-о-очень боялись, и поэтому умолили-таки «Сеню» взять с Них большую-большую компенсацию (он потом купил на нее новенький «Урал»), и тихо, быстро и МОЛЧА покинуть каторгу в любом направлении. И поэтому, когда колонна первых пойманных беглецов только-только входила в каторжанские ворота – «Сеня» из них уже выходил. Нагло. В открытую. И в сопровождении лебезящих перед ним Органов.

Вычислили его только где-то через месяц, а вот со вторым Ершовым пришлось повозиться подольше.

Он был в той группе, которая буянила в Глупове. И вот, когда тройное кольцо Компетентного окружения вокруг них уже сомкнулось, он… спокойно подошел к ближайшему Органу и… доверительно ему сообщил, что он, мол, может помочь Им поймать одного уже скрывшегося Ершова, но своего имени он назвать не может, потому, как боится последующей мести со стороны уже скрывшегося, а сам он, якобы, простой прохожий которому, конечно же, не безразлична судьба Отечества, но и своя судьба, в общем-то, тоже. Органы, пересчитав всех уже пойманных, убедились, что одного Ершова действительно не хватает, и поэтому сразу же поверили «Прохожему» и доверили ему руководить поиском «Уже-Скрывшегося», то есть… самого себя! И Прохожий т-а-к рьяно взялся за это дело, что всего за год сумел «подняться» аж до Начальника Следственного Отдела Комиссии По Розыску Уже-Скрывшегося, получить два почти боевых ордена и... стать Генералом!! Потом его, правда, все же вычислили, упекли на 10 «пожизненнок», ордена забрали, а вот генеральский чин – не смогли. Так как по Компетентным Глуповским Законам этот чин был как минимум посмертным. Вот так и стал этот Прохожий единственным Компетентным генералом из всех, когда-либо существовавших «ершей». Вот такая вот история. В смысле побега.

Но «нижняя», то есть подземная каторга вовсе не заканчивалась на втором минусовом этаже, а совсем даже наоборот – все самое подземное и интересное на нем только начиналось. Ведь с этого этажа шли ходы в самое… странное, самое… непонятное и…загадочное место во всей глуповской Стране, которое называлось – Подземелье!

Никто из глуповцев, включая Старца, не знал кто, когда, и зачем Его построил. И никто точно не знал, сколько же в Нем минус-этажей. Наиболее отчаянные каторжане спускались где-то до минус-сороковых, но и там они находили шахта и лестницы ведущие еще ниже.

Само это Подземелье представляло из себя как бы такой муравейник, с бесчисленным количеством залов, коридоров, завалов, каморок, лестниц… снова залов… и снова коридоров… и все это было пустое, гулкое, пыльное, и несло на себе печать та-кой невероятной древности, что просто  ОЙ!

Однажды, роясь в Глуповских архивах, я нашел одну заплесневевшую рукопись, озаглавленную как «Сказка Странствий». В ней описывались события чуть ли не Межледниковой Эпохи, когда, по свидетельству некоторых древних историков (например - К. Булычёва) землю населяли не только люди но и ведьмы, гномы, говорящие звери и прочая нечисть. Так вот, в «Сказке Странствий» помимо всей этой чертовщины упоминался еще и один дворец, под которым находилось одно о-чень страшное и о-чень бездонное Подземелье, по описанию весьма похожее на под-каторжанское. Но эта «Сказка» очень длинная, и в мою летопись все равно не влезет, так что лучше я издам ее в виде приложения, а сейчас расскажу об одной легенде, тоже связанной с этим Подземельем.

Говорят, что некоторые блуждающие по Нему каторжане… иногда… попадают в как бы такую комнату… в которой… на как бы таких цепях… в как бы таком стеклянном гробу… лежит… БА-БА! Г-О-Л-А-Я!… Враньё конечно, но все в него почему-то верили. И стоило лишь кому-нибудь из каторжан сообщить кому-нибудь под большим-большим секретом, что он, якобы, только вчера видел эту комнату, как слух об этом тут же разносился по всей Стране. И в Ней прям тут же начиналось поголовное, повальное «Паломничество по Святым Местам ради Приобщения к Чуду»! Все глуповцы (включая дряхленьких колхозных старушек!) сбивались в толпы, сметали все Компетентные заслоны, брали штурмом каторгу, спускались в Подземелье, и, запалив факелы, начинали тихо-тихо по Нему бродить. А тише-тише всех по Нему бродил… Фрол! Он с умным, и, каким-то таким – настороженно-потерянным видом осматривал каждый закоулок этого лабиринта и очень грустно вздыхал. И эти душераздирающие вздохи доносились из Подземелья целыми сутками. А когда все, даже самые стойкие паломники бросали, наконец, это гиблое дело и вылезали на второй-минусовой (обычно это происходило где-то через неделю после начала Паломничества) – то вслед за ними вылезал и Фрол. Он подходил к тому каторжанину, который пустил этот «лживый слух», презрительно плевал ему в лицо, и, грустно-грустно вздохнув, уходил куда-то в ночь (он всегда «выходил на поверхность только ночью»)….

Кстати, Старец о-чень неодобрял все эти Паломничества и называл их не иначе как «непотребским  гнусно-потакательским бесо-ублажательством и предрассудком». Но однажды, в одной из его летописей я нашел строки, в которых он признается, что и сам «…сподобился того Чуда поискати неоднократно…». Так что Старче, неувязочка какая-то выходит!… Ага! Молчит! Значит, чует собака, что попался!… «…И вовсе я не попался. Я может просто чем-нибудь занят, вот и молчу…».  Ну-ну, Старче. Ну-ну….

А теперь давайте покинем это жуткое место, вылезем на поверхность и наконец-то отправимся в город Непреклонск. Правда, ночь на дворе…. А идти-то – через кладбище…. Хотя, чего я собственно боюсь?! Ведь кроме беглых уголовников здесь всё равно никого нет! Так что отставим все наши страхи в сторону, и пойдём в

НЕПРЕКЛОНСК